Среди больших чувашских художников, чье творчество глубоко укоренено в этническом поле, самый сокровенный и загадочный и менее всего известный широкому кругу зрителей, наверное, Станислав Юхтар. Его тонкие многодельные работы, не холсты даже, а доски, по технике исполнения близкие к иконе, мерцающие потемневшей бронзой и древними тайнами, не часто и по одной появляются на сезонных союзных выставках. Сам художник не выступает с пламенными речами и манифестами, не стремится привлечь к себе внимание журналистов — все-то у него не через слова. И тем ценнее, что можно, наконец, увидеть его большую персональную выставку, и не только рассмотреть картины, но и поговорить с автором, расспросить о подробностях и деталях, коих здесь превеликое множество — и каждая со своей историей и со смыслом.
Выставку эту Станислав Николаевич посвятил не очередному собственному юбилею, а памяти матери — будь она жива, Серафиме Михайловне в день вернисажа исполнилось бы 85. «Это она меня направила на этот путь. Точнее, вовремя вытолкнула из теплого уютного гнезда, чтобы я как художник обрел свои крылья, — вспоминает Юхтар. — Весь этот путь, с 1978 года, когда поступил я на худграф, и по сегодняшний день, мое творчество питается детскими воспоминаниями, историями и сказками бабушки и прабабушки, с которыми я оставался, когда родители уходили работать. Они всегда со мной, как чувашский язык, впитанный с молоком матери, как теплый запах солода и домашних сухарей в темноте печки».
Улыбаясь, с прищуром смотрит мастер на пришедших на экскурсию ребят. Говорить с молодежью ему привычно – недаром почти сорок лет отдано школе. На картине — край села, топорщатся тонкими ветками подрезанные ветлы, и парнишка, ровесник экскурсантов, гонит коров, почему-то зеленоватых. «У меня частенько спрашивают, почему я нарисовал их зелеными. Что ж, этому есть объяснение. Прабабушка меня совсем маленьким брала пасти корову. Та была очень шустрая, и в стадо ее не пускали. Вечно водили ее на длинной веревке, выбирали, где пригвоздить. Шли, бывало, далеко за огород, и бабку иногда ретивая корова эта тащила. И она за ней на коленях. И я тоже подбегал, со своими десятью килограммами, хватался помогать — и корова тащила по траве уже нас двоих. Я вставал — коленки зеленые, и корова все ела, ела, ела – для маленького ребенка время казалось бесконечным. А я все думал, почему она красная, почему от такого количества травы не зеленеет? Я весь зеленый — а она нет. И тут я как раз об этом вспоминаю».
Кружится на картине хоровод, звучат солдатские песни — солтак юрри — которые пели, раз за разом запоминая бесконечное множество куплетов, провожая в армию родных, товарищей, односельчан. Каждый куплет для своего места: один — когда проходишь по улице, другой — когда минуешь дом любимой девушки, когда дошли до ворот родни — третий, вошел — еще один, выходишь — новый куплет. Такое «народное воспитание» работало лучше школы. Там же и плясать учились, через опыт впитывая традицию.
На ранних картинах видим приметы 1980-х. Художник рассказывает, как летом «шабашил», оформляя красные уголки, правления колхозов, расписывая лозунгами и планами огромные щиты; как каждый год оформлял бесконечными «соцобязательствами» планшеты на семи этажах Дома мод. Отсюда и возникла надпись на «Портрете художника-оформителя»: «Да здравствует советский народ — вечный строитель коммунизма! Слава КПСС!»
«Мое творчество питается детскими воспоминаниями, историями и сказками бабушки и прабабушки… Они всегда со мной, как чувашский язык, впитанный с молоком матери, как теплый запах солода и домашних сухарей в темноте печки».
А вот картина из музейных фондов, которая видит свет всего второй или третий раз. Называется «Точка». Огромная извилистая очередь из людей с печальными лицами у покосившегося сельского магазинчика. «Алкоголь (был тогда сухой закон) с двух часов начинали продавать. По две бутылки в одни руки. А ведь у кого-то юбилей, у кого похороны, поминки, еще что-то — куда деваться, народ шел. Потом даже ограждение металлическое поставили, чтобы не было давки, — вспоминает Юхтар. — Я картину написал, и на выставком принес, на осеннюю выставку. Правление проголосовало «за», а в музее я ее не увидел. Спрашиваю директора, где работа моя? «Где надо, в хранении — мы ее приобрели, поздравляю с первой покупкой!»
Ну а дальше, уже в 1990-е, в работах Юхтара этнографизма становилось все больше, приходил осознанный интерес к истокам народной культуры. Искал он книги, собирал всевозможную информацию, а потом стал и по картам разыскивать, где жили предки-булгары. С друзьями-художниками ездили в Булгар, Сувар и Биляр еще задолго до того, как эти места стали туристическими. Работали вместе с археологами, ночевали в поле. «Помню, оставили машину в Тетюшах, переправились как-то через Волгу, поднимаемся вверх, там было почти три километра в гору — и видим, как древние постройки вырастают — минареты, ханская усыпальница, «черные палаты». Вот там я и почувствовал, что это родное, мое. Одно дело прочесть, а ощутить под ногами свою землю — совсем другое».
И появились одна за другой серии, посвященные старинным городам и чувашским божествам, попытки отразить видение мира, следы которого мы находим не только в легендах и песнях, но и в чувашской вышивке. Серия миниатюр, расшифровывающих узоры налобников, масмаков, поясных подвесок-яркачей впечатляет невероятной тонкостью письма не меньше, чем работы мастериц, счетной вышивкой покрывавших узкие полоски кумача.
В последние годы художник работает на дереве — просушенной цельной липовой доске. Поверх нее — ткань, многослойно загрунтованная левкасом, будто гладкая яичная скорлупа. Пишет мастер кистью в семь-восемь раз тоньше обычной «нулевки», и его крохотные персонажи, йерехи и прочие духи, и людишки, наполняются таинственной жизнью, одновременно вызывая в памяти картины Босха и сказку Антония Погорельского.
Правда, пришел к этой технике Юхтар не сразу. С конца 1980-х уже начинаются поиски фактуры — от масштабного диптиха, написанного половой краской армянского производства («если не перемешивать — почти глина!»), до сложных составных картин на оргалите, воссоздающих шероховатую пористую кору мощных деревьев и каменистую землю древнего кладбища-масара. И взрослые, и ребята завороженно смотрят на светлые мерцающие фигурки мужчин и женщин, танцующих на углях. Этот танец — завершающий момент осенних поминок на кладбище, когда родные затаптывают в пляске поминальный костер и зовут умершего за собою в дом. Пустота, холод ноябрьской ночи и стоящие друг против друга живые и мертвые — контакт на границе миров.
Впрочем, и сейчас игры с текстурой продолжаются. Иной раз она становится как бы самостоятельным действующим лицом, будто автор и не создает поверхность, а пишет, отстраиваясь от того, какой она получилась. Вот из дупла на месте выкрошившегося грунта лезет мелкая нечисть. А вот бугорки и наплывы основы становятся плотью неведомых барсов, летящих на облаках.
Художник, впрочем, не остается слепым рабом мифологии — в его личных интерпретациях немало размышлений и скрытого юмора. Например, частый образ — облака в виде множества глиняных кувшинчиков, из которых влага проливается на землю. «Есть известный сюжет, — объясняет Станислав Николаевич, — бог-громовержец несется по небесной тверди на своей колеснице, а на ней бочка с водой. И когда на кочках колесница подпрыгивает — громыхает, и вода из бочки льется. А я подумал: ведь сложно, небось, старцу все объехать. И решил, что он может и на одном месте сидеть и дергать за веревочку, там кувшинчики, они переворачиваются — и льется дождик. А потом переворачиваются обратно, конденсат оседает и снова их наполняет».
В экспозиции есть работы не только музейные или принадлежащие художнику, но и его произведения из частных коллекций. И некоторые из них существенно пострадали от неудачных условий хранения — в городской квартире или офисе трудно обеспечить для этих хрупких вещей подходящий климат. Так что автор и владелец приняли решение передать их музею, где шедевры ждут реставрация и заботливые руки хранителей.
К СВЕДЕНИЮ
Познакомиться с творчеством Станислава Юхтара можно еще и по книгам — его произведениями проиллюстрированы сборники народной поэзии и чувашских сказок, стихи Марины Карягиной и Иосифа Трера. Да и большая книга-альбом о нем в позапрошлом году вышла. Но это лишь дополнение, а главное нужно увидеть вживую. Выставка работает до 26 ноября, а 17-го еще можно пообщаться с художником лично.
