Но это не поможет ответить на вопрос, чьей кисти принадлежит «Звенигород»
В преддверии новогодних праздников открыли свои двери для посетителей еще три зала Художественной галереи — отдела русского и зарубежного искусства ЧГХМ. Это и стало поводом вновь побывать в стенах старинного купеческого особняка и поговорить с его заведующей Ладой Александровной Макаровой о том, что нового ждет зрителей в музее.
— Если сравнивать с тем, что было до ремонта, произошли ли какие-то изменения в экспозиции?
— В целом, радикально концепция экспозиции меняться не может — коллекция же не поменялась, но в составе произошли все же некоторые подвижки. Пока, например, нет самой большой работы, которую многие посетители, наверное, помнят — «Самсон и Далила» Алексея Кившенко — она сейчас на реставрации. Появились и новые предметы, которых раньше не было.
Если говорить о разделе, посвященном второй половине XIX века (он пока открывает экспозицию), то это «Девочка в красном сарафане» Николая Богатова. Эта работа обязательно войдет в тематические экскурсии и образовательные квесты, посвященные Году счастливого детства. Вообще рассказывать про этот портрет, при всем его обаянии, нелегко. Дело в том, что это не оригинальная композиция Николая Богатова, а его копийная работа (возможно, выполненная в рамках учебной копийной практики) с работы Василия Худякова. [Интересно, что свою «Девочку в русском костюме» Худяков тоже написал в годы учебы в Московском училище живописи и ваяния. — М.Г.]
Произведение Худякова хранится в Ульяновске, а у нас — копия, но копия, у которой известно имя исполнителя — тоже впоследствии ставшего известным мастером. Работа выполнена в духе русского сентиментализма — направления, заданного Алексеем Венециановым и ранним поколением передвижников. Героиня изображена в русском сарафане, правда, здесь художник не делает акцент на элементах костюма — но указание на то, что это русская школа, русский автор, присутствует. В ней нет естественной простоты, с которой располагаются на лоне природы герои Венецианова — скорее, угадывается мотив барышни-крестьянки. Голова слегка наклонена к плечу, что добавляет меланхолически-сентиментальный мотив одиночества на лоне природы. Русского сентиментализма в нашей коллекции немного, так что это ценно.
— Кажется, какая-то подобная история связана и с «Женской головкой» Николая Рачкова…
— Здесь кое-что другое. Николай Рачков, один из передвижников, участник многих выставок, в 1871 году написал картину «У ворот», или ее называют «У калитки». Она хранится в Третьяковской галерее — Павел Михайлович приобрел ее в 1893 году. Но, видимо, образ не оставлял художника, и некоторое время спустя он вернулся к нему снова. Только не стал повторять всю композицию, а остановился на личике героини и написал его в виде портрета с оттенком сентиментальности.
И вот что интересно: более поздняя копия-фрагмент у публики находит более яркий эмоциональный отклик, нежели сама картина. Я часто спрашиваю посетителей, помнят ли они эту работу Рачкова (она довольно часто бывает в экспозиции ГТГ). Но среди прочих совершенно шедевральных вещей она часто остается незамеченной, а у нас на нее обращают внимание всегда.
— А вот «Звенигород» — эта работа Коровина всегда здесь была? Не очень ее помню.
— С этим этюдом связан крайне интересный и длительный атрибуционный процесс. Такие в деятельности музея могут длиться не один десяток лет. Произведение поступило как работа Левитана, но потом у музейщиков появились сомнения, которые вылились в официальную переатрибуцию, и автор поменялся на Коровина. Но техническая экспертиза не проводилась, а зрительные умозаключения, подкрепленные лишь идеей, что Левитан «заборов не писал…», не вполне убедительны — сегодня, полистав его каталог-резоне, их легко можно опровергнуть. Биться в атрибуционных стычках можно до бесконечности. Тем более Звенигород — это место, куда Коровин и Левитан ездили вместе, это известно и описано. Они могли стоять рядом и писать один и тот же мотив.
Но иногда ответы на такие неразрешимые, казалось бы, вопросы все же находятся — как в случае с Куинджи. [Об этюде «Закат» с редким для художника изображением человека, на обороте которого открылся фрагмент «Ночи на Днепре», «СЧ» писала в материале, посвященном выставке «Возвращение шедевров». — М.Г.] Как правило, в ходе глубоких исследований при реставрации.
На этом разговор о новом в экспозиции, загадках, интересных фактах и неожиданных подробностях, связанных с произведениями, конечно, не завершен. Во второй его части читайте о кресле ямщика, музейной коллекции фарфора и живописи первой половины XX века.
Продолжение следует.
