За плечами Евгения Никонорова — десятки постановок в театрах страны и зарубежья.
Художник или архитектор? Архитектор или режиссер? Режиссер или актер? На вопрос, кто же он на самом деле, у Евгения Никонорова нет однозначного ответа. Окончив Чебоксарское художественное училище и факультет интерьера Российского художественно-промышленного университета имени С.Г. Строганова, молодой человек решил пройти конкурсное прослушивание в режиссерскую мастерскую художественного руководителя Московского драматического театра имени Вл. Маяковского, народного артиста СССР Андрея Гончарова. В то же время всерьез увлекался актерским искусством, успев поучиться в нескольких театральных студиях Москвы у таких ярких представителей русской школы, как Николай Бурляев, Борис Юхананов и Михаил Романенко-Кушковский, который перенял профессию у великого Юрия Завадского.
«Если творчество по-настоящему живо, заразительно, безбрежно, невозможно загнать его в рамки», — считает Евгений Никоноров. Что ж, в 2010 годах в его послужном списке действительно появилось несколько киноработ — в фильме «Дубровский», сериалах «Глухарь» и «Спальный район». Но это — лишь эпизоды. А главная роль, которую ему не раз доводилось «играть» в московских драматических театрах имени М.Н. Ермоловой и Вл. Маяковского, Российском академическом молодежном театре и МХТ имени А.П. Чехова, Русском драматическом театре Эстонии и, конечно же, на своей родине в Чебоксарах — художник-постановщик.
«Опёртость» на драматургию
— Евгений Витальевич, наверное, сейчас многие недоумевают: к чему так себя «распылять»? Как говорится, за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь…
— По сути, «заяц» один, поскольку театр — вещь коллективная. И дабы не выпасть из контекста сотворчества, ты должен знать изнутри работу каждого. Ведь кто такой театральный художник? Это человек, который режиссирует пространство, опираясь на драматургию, содержание, логику внутреннего развития. Не иллюстрирует, а именно погружается в историю наравне с актерами. Выстраивает образ спектакля подобно тому, как те вживаются в роли. Также скажу, что многие известные художники шагнули на подмостки из архитектуры. Среди них и Сергей Бархин, и Давид Боровский, и Олег Шейнцис, у которого я два года стажировался в «Ленкоме». Кстати, худрук театра Марк Захаров придавал такое большое значение оформлению сцены, что называл Олега Ароновича не художником-постановщиком, как принято в театральном мире, а режиссером-сценографом. Чувствуете разницу?
— То есть эскизы декораций и костюмов к спектаклям Москвы и Таллина, Орла и Белгорода, Тамбова и Калуги, Березняков и Мытищ, которые чебоксарцы увидели на вашей персональной выставке в Чувашском художественном музее — это тоже результат такой вот своего рода режиссуры-сценографии?
— Не знаю, как со стороны, но мне подобная позиция близка. Быть может, сказывается театральное детство. Когда ты едва ли не с пеленок вхож за кулисы или в телестудию (мама Евгения Никонорова — одна из первых актрис Чувашского театра кукол, диктор и режиссер Чувашского телевидения и радио Зоя Никонорова, недавно отметившая 90-летний юбилей. — Прим. ред.), вероятность вовлечения в процесс — 99,9 процента. Естественно, многие мои сверстники смотрели и слушали мамины передачи «Асанне юмахĕ» (Бабушкина сказка) и «Шăнкăрав» (Колокольчик), ходили на ее спектакли «Сарпике юрри» (Песня Сарпике) и «Аленушкин концерт», «Иван — крестьянский сын» и другие. Однако взгляд из зала — он несколько иной. Есть картинка, единая, цельная, устоявшаяся, но нет понимания того, как устроен этот механизм, технологии его сборки, взаимосвязи деталей, средств и элементов. И совсем другое дело, когда находишься по ту сторону рампы или экрана, как было, например, в программе «Порисуем вместе», где мне, совсем еще мальчишке, посчастливилось встретиться в кадре с известным чувашским художником Элли Юрьевым. Пока он рассказывал юным телезрителям о цветах, линиях и контурах, я сидел за мольбертом с карандашом в руке и старательно выводил на бумаге свои первые «шедевры». На тот момент мне, как и любому ребенку, просто было радостно оттого, что мама взяла меня с собой на работу. И лишь когда я сам стал преподавать, какое-то время в Московском художественном институте имени В.И. Сурикова, затем — в Московской школе кино на базе университета креативных индустрий (Universal University), понял так называемый «сакральный смысл» всего происходившего со мной в начале пути.
От чистого истока
— Имеете в виду, что судьба распахнула перед вами не одну, а сразу несколько дверей в мир искусства?
— Я бы сказал, дала возможность выбора и позволила зайти в театр с разных входов. Знаете, это ощущение свободы и открытости всех на свете дорог очень окрыляет, особенно на раннем этапе, когда хочется поскорее выпорхнуть из гнезда и углубиться в поиски собственного стиля, почерка, языка. Ошеломлять, творить сенсацию, летать далеко, высоко, красиво… Самое интересное, что потом все возвращается на круги своя. То есть когда уже накоплен определенный опыт, найдены какие-то приемы и способы самовыражения, вдруг приходит осознание того, что вся твоя уникальность заключается ни в чем ином, как в принадлежности к культуре и традициям родного края. Там-то и есть Эдем, место силы, родник вдохновения. И чем взрослее твой внутренний творец, тем очевиднее его связь с истоками.
— В чем это проявляется лично у вас?
— Могу вспомнить чеховского «Иванова» (2004), поставленного в тандеме с режиссером Николаем Крутиковым в Русском драматическом театре Эстонии и признанного лучшим спектаклем сезона. В финале пьесы ввысь улетало не просто дерево, как бы вырванное с корнем. На его ветвях пестрели разноцветные повязки и ленты. И пусть в Прибалтике ничего не знают про древний чувашский культ Киреметь, посмотреть на эту сцену сбегались все цеха, настолько она пробирала своей метафоричностью, ритуальностью, архаичностью, звучащей где-то на уровне подсознания. А в драме современных российских авторов Михаила Бартенева и Алексея Слаповского «Двое в темноте» (1999), еще одной совместной работе с Николаем, но уже в Российском академическом молодежном театре, главные герои обретали спасение на луне. Совсем как в той народной сказке «Уй?х ?инчи х?р» (Девушка на луне), которую с малолетства знает каждый в нашей республике.
— Вплести дуэт кавказского мальчика и русской девочки в канву чувашского эпоса — это надо иметь смелость! Тут вы затронули еще одну важную тему, особенно актуальную в условиях нынешних реалий: театр — явление общечеловеческое, сплачивающее, у него от природы нет национальности, ведь так?
— Национальности нет, есть национальная идентичность. В том смысле, что один и тот же автор нередко воспринимается по-разному, в зависимости от особенностей жизненного уклада, менталитета, багажа народной памяти. Чехов в Эстонии, например, никогда не будет звучать так, как в России. И совсем иное отношение к классике в национальных республиках, в частности, в Чувашии. Будь то тургеневский «Месяц в деревне», который мы с режиссером Владимиром Красотиным выпустили в Русском драматическом театре (1995), или экзистенциальная пьеса Жан-Поля Сартра «За закрытыми дверями», поставленная с Владимиром Хрущевым в Экспериментальном театре драмы (1996), где я начинал главным художником. (Коллектив был создан на базе выпускников Санкт-Петербургской академии театрального искусства и Чебоксарского музыкального училища имени Ф.П. Павлова, но ввиду отсутствия собственного здания быстро прекратил свое существование, а артисты перешли в другие театры Чебоксар. — Прим. ред.). Также не могу не сказать о колоритной неаполитанской комедии Джузеппе Маротты и Белизарио Рандоне «Утешитель вдов» в Чувашском академическом драматическом театре имени К.В. Иванова (1996). Творить «под крылом» его художественного руководителя Валерия Яковлева, мастера с большим опытом и тонким режиссерским чутьем, было увлекательно, уютно и невероятно тепло (тот уникальный случай, когда театр — действительно дом, а это на сегодняшний день встречается довольно редко). Оказалось, что искрометная итальянская буффонада с элементами фарса органично перекликается с самобытным народным юмором и очень гладко ложится на национальный характер. А у чувашей он светлый, чистый, открытый, легкий на подъем, я это знаю не понаслышке.
Евгений Никоноров — лауреат Золотого и Почетных дипломов Международной премии «Золотой Трезини» (2021, 2022, 2023), учрежденной директором «Эрмитажа» Михаилом Пиотровским. А за эскизы к пьесе «В стране Хахатании», написанной его мамой Зоей Никоноровой, Евгений Витальевич удостоился диплома Российской академии художеств (2023). Награду вручал сам Зураб Церетели.
Фото с сайта Российской академии художеств
Кстати
В числе постановок Евгения Никонорова такие образцы мировой классики, как «Принц и нищий» Марка Твена (2000) и «Дядюшкин сон» Федора Достоевского (2006), «Шерлок Холмс. Собака Баскервилей» Артура Конан-Дойла (2019) и «Последний срок» Валентина Распутина (2022), «Женитьба» Николая Гоголя (2023) и «Каштанка» Антона Чехова (2024). Он не раз давал мастер-классы в Московском институте культуры, Творческой мастерской театрального художника Д.Л. Боровского и Государственном центральном театральном музее имени А.А. Бахрушина, а в нынешнем году получил приглашение в Высшую школу сценических искусств Константина Райкина. Но на этом педагогическая деятельность мастера не заканчивается. В новом сезоне на базе Чувашского академического драматического театра имени К.В. Иванова запланировано проведение лаборатории театральных художников, куда будут приглашены начинающие постановщики со всей страны. Евгений Витальевич поделится с ними профессиональным опытом, научит выражать свои мысли посредством визуальных форм и расскажет о секретах организации сценического пространства.
