Святослав МУРУНОВ: В регионах явный запрос на собственные технологии

На этой неделе в Чебоксарах на творческой площадке «Полигон» завершаются занятия в Школе прикладной урбанистики «Живые города», победителе конкурса социокультурных проектов компании Лукойл. Программа собрала четыре десятка участников, которые вместе с куратором Святославом Муруновым выдвинули и обсудили более 200 идей и проектов. И все для того, чтобы наполнить город новыми смыслами, сделать его ярче и интереснее, найти его уникальный культурный код. Чебоксарцы попробовали даже сформулировать идентичность чувашского народа, выведя в результате обсуждений – матриархат, сложность и одиночество. О том, что такое городское сообщество, почему стоит увидеть город по-новому и научиться налаживать диалог, Святослава Мурунова расспросила обозреватель «СЧ».
– Какие города в России можно назвать живыми с точки зрения городской среды, влияния на нее городских сообществ?
– В каждом городе есть свои плюсы и минусы. И все они по-разному живые. Мне, например, импонирует Калининград. Если не брать столицы, из региональных – Екатеринбург, это полноценный город, Казань с ее нынешней перезагрузкой. Если города поменьше, то что-то интересное происходит в Вологде, Ижевске, Хабаровске.
– Какое было первое впечатление, когда вам показывали Чебоксары?
– Мне показалось, что город заводской, такой рыночно-спальный. И культурная жизнь города фрагментарна и большей частью скрыта.
– А в чем главная проблема таких городов, ведь они могут и стараться измениться, но не получается?
– Низкая коммуникация. Мы все пытаемся в одиночку менять наши города. И еще – в нашем мышлении засело, что изменение, развитие – это что-то материальное, что нужно что-то построить, расчистить, создать нечто высокое, громадное. Хотя на самом деле для развития города требуется изменить само мышление. Перезагрузка городов – не что иное, как смена фокуса с материального на социальное, на человека. Это смена целей, культурной парадигмы. Потому что в первую очередь надо понять, зачем мы все это делаем. Нужна осмысленность деятельности.
– То есть социальное проектирование.
– Да. А есть оно? Такие симптомы как закрытие у вас, например, кафедры культурологии, меня настораживают. Отток творческих людей из города говорит о том, что город занимается всем, чем угодно, но не будущим, «главное, чтобы не хуже чем вчера». Кстати, это один из мемов нашего анализа развития городов. Выдавливая из города всех тех, кто может подумать (пусть лучше где-то там кто-то подумает, и тогда мы начнем делать), в городе добиваются только того, что вся городская ткань начинает разваливаться. Теряется культурная составляющая, сразу же приседает образование, теряется городская дискуссия. А на сегодня один из потенциалов наших городов – это люди и культура.
– Какие люди должны собраться у вас в школе «Живые города», чтобы это было эффективно для конкретного города?
– На эту программу собираются разные городские активисты. Из среды предпринимательства, локальных экспертов, городских сообществ, городские чиновники. И мы говорим о том, что работа с культурой – это и есть работа со сложной городской дискуссией. И о том, как социальное проектирование используют при проектировании технических заданий на общие городские истории, события, пространства. Модель города представляем не в теории, а на практике полевых исследований. Наша задача – выработать практические методы.
– И создать такое сообщество, которое будет влиять на процесс?
– По факту Школа прикладной урбанистики всегда заканчивается созданием городского сообщества, ядра, которое называется центром урбанистики. И этот центр становится независимым от бизнеса, администрации, или кого-то еще. Потому что развитие обычно упирается в электоральный цикл (новый мэр – новый бренд). Или в то, что, например, бизнес научился лоббировать свои интересы, а активисты не научились. А город – это общее пространство. Так или иначе, городская среда – результат вашего взаимодействия. Или наоборот, отсутствия взаимодействия.
– У нас в данный момент происходит очень грубое вмешательство заказчиков, которые не слушают никого, даже градостроительный совет.
– Потому что градостроительный совет ни на кого не опирается. Он либо не публичный, либо говорит на «птичьем языке». И если послушать дискуссию градсовета и прийти на ваши публичные слушания, можно как раз и увидеть эту разницу. Образовательную. О чем кричит население, и о чем размышляет сам этот совет. И разорванность при этом ничем не заполнена. Потому что не было городской дискуссии. В том числе и в СМИ, которые пишут о чем угодно, но не просвещают.
– Вы ратуете за уникальность, за собственный опыт городов, который надо выращивать. Но любой заказчик скажет – свой опыт выращивать дорого. Уникальность – дорого, эксклюзив – дорого.
– Тактически – да. А стратегически другого варианта у вас нет. Потому что если вы только потребляете и за все платите, вы начинаете проигрывать как город. Да, чтобы вырастить уникальное, надо вкладываться, морально и материально. Но тогда вы можете оставить тех специалистов, которые раньше уезжали, которые могут при-нести вам добавочную стоимость за счет разработки собственных технологий и собственных проектов.
– Например, в парке под торговый комплекс рубят прекрасные деревья. Там тоже предлагали строить уникальное, но в результате получим стандартный дисней-лэнд. Как сообществу влиять на это?
– Коллективно. По большому счету отдельные голоса профессионалов тонут в море других голосов. Потому что каждый сам за себя, нет городского диалога. У вас оно фрагментарно, как почти в любом постсоветском городе. И потом, чаще всего влияние – это не всегда отрицание. Такая практика сегодня развита: от чего-то отказываться, противоречить и не предлагать конструктивного решения. Потому что в сообществе все эти компетенции разорваны, каждый по отдельности не может придумать и не может взять на себя ответственности. Это не диалог. Понятно, что бизнес хочет зарабатывать деньги. Ему на самом деле все равно как.
– Ему нужны другие идеи?
– Да. Которые могли бы доказать, что на создании этнодеревни, например, он так же может заработать. Сейчас получается, что драйвером развития городов остается бизнес. Причем бизнес средний, девелопмент, торговля, которые воспроизводят сами себя. Никто из них не думает чуть шире. Хотя многие города сейчас столкнулись с тем, что девелопмент, понастроив эконом-класса, как у вас сейчас, и привлекая в город сельское население, через некоторое время видит, что в торговых центрах падает посещаемость, арендаторы съезжают, падает городская культура. А все потому, что, действуя, надо держать баланс между ассимиляцией нового населения и развитием собственных горожан. Если этот баланс нарушается, то развитые горожане начинают территорию покидать. И это практически деградация города, превращение его в формат городской слободки.
– Вы говорили о том, что все хотят копировать Москву, Москва копирует Европу, а по факту на технологиях копирования и заимствования не получается городского развития. Но если что-то где-то имело успех – это что-то будут копировать.
– В Москве профицитный бюджет, и она может себе позволить купить любую технологию. Не советуясь с сообществами, не думая о ее устойчивости, просто ее насадить. Что там и происходит. И это как раз отсутствие уверенности в собственной уникальности. Вместо того, чтобы создавать что-то собственное, люди начинают подменять понятие «современность» копированием. Потому что для создания чего-то собственного вам в любом случае нужен свой городской класс. Своя городская дискуссия, свои уникальные смыслы. Что такое Чебоксары сегодня? Что это за город? Какое у него будущее? Чего он хочет? На этот вопрос я не могу ответить. На него может ответить только городское сообщество. Никто не придумает за вас ваши смыслы. Их можно только вскрыть на таких занятиях.
– Это удавалось?
– Конечно. В Самаре, например, мы деконструировали самарскую идентичность. Самара – дуальная, потому что есть город и есть «заволга» (не город). И мышление самарцев построено так же: в городе я вроде живу-зарабатываю, а отдыхаю и становлюсь человеком на природе за Волгой. И еще Самара оказалась многослойной. Это такая речная цивилизация, которая все культуры даже не синтезировала, а они друг на друга наслоились. И третье, это самарская расслабленность, текучесть. Потому что у них потоковость в сознании. Это присутствует во всем. Там совсем по-другому работает проектное мышление: все время идет нарушение сроков, проблемы с дедлайновыми договоренностями. А вот процессы идут очень хорошо. То есть, если какой-то процесс запустился, то он уже не остановится. В Чебоксарах есть свое, но я думаю, у вас, как и у удмуртов, в Ижевске, сильна интровертность. Вы – за максимальное сохранение энергии.
– Отчего это?
– А в Ижевске проходит такая линия разлома. Лесная удмуртская цивилизация и жесткая заводская культура. Они схлестнулись и по людям проехались катком. И им очень больно говорить про город, про заводы. И по большому счету получается, что эти культуры в конфликте, и город встал. Мы идем с архитекторами по центру Ижевска. Я говорю: «У вас благоустройство как на заводе. – Что такое? – Клумбы во дворах в шинах из-под тракторов. – Нам нормально! – Друзья! Но так может заниматься благоустройством цех. Но центр города, столица республики не могут так выглядеть».
– Это похоже на нашу ситуацию?
– Где малые архитектурные формы, которые вы синтезируете? Получается, что у вас есть богатейшая национальная культура, но она кроме как архаика, не встроена в ткань города. Я проехал по городу, и не заметил вообще элементов современного искусства. Никакого. Ни стрит-арт, ни лэнд-арт. Ничего.
– Но город не может все время находиться в тупике.
– Сейчас города от этого устали, как и их администрации: «Что бы мы ни делали – ничего не получается». В регионах уже явный запрос на какие-то собственные технологии. И на то, чтобы разобраться со смыслами. Все остальное уже попробовали – деньги просили, технопарки создавали, – не работает. Особенно уральские города. Там ребята такие мастеровитые, они сейчас очень четко ставят задачи – молодцы. Приморский край. Казань за счет диалога элит и амбициозности в идентичности смогли перезагрузиться и выстроить свою четкую позицию – мы самодостаточные, самостоятельные, современные. Там за последние семь лет совершили колоссальный рывок. Тамошние элиты договорились как раз на почве культуры. Произошла смена президентов, как она должна происходить в нормальной стране. И при этом прежний президент ушел заниматься идентичностью, организовал фонд по историческому наследию и восстановлению городов, культурных фестивалей, а новая команда начала заниматься благоустройством, городской средой и не мешать старым. Это пока уникальный случай для России.

НАША СПРАВКА
Святослав Мурунов – социальный антрополог, урбанист, руководитель Центра прикладной урбанистики, г. Москва. Автор методологии «Сетевая модель города», создатель сети городских сообществ, специалист по анализу и проектированию общественных пространств и конструированию субъектов города. Идеолог и основатель федеральной сети Центров прикладной урбанистики. Эксперт и аналитик ВШУ, ВШЭ, Института Стрелка. Читает авторский курс лекций в МГУ и Сколково.