После Шурика и Горбункова из фильмов Гайдая кочующий из фильма в фильм егерь Кузьмич, пожалуй, самое яркое воплощение в кино бессмертного образа добродушного и непотопляемого Ивана-дурака, который всегда оказывается и находчивее, и добрее, и в конечном счете умнее окружающих его персонажей разной степени серьезности и деловитости. Однако с утверждением, что Виктора Бычкова всегда будут ассоциировать с неунывающим Кузьмичом, актер не согласен. Он надеется, что мимо народного сознания не прошел и капитан Картузов из «Кукушки». Некоторые счастливцы наблюдали его в сложных театральных постановках, а малыши радуются встрече с дядей Витей в «Спокойной ночи, малыши». О великом и глупом кино, о природе юмора и превратностях любви корреспондент «СЧ» беседовала с актером по пути на его очередную встречу со зрителями.
– Виктор Николаевич, фильм Юрия Грымова «Чужие», который вы представляли на Чебоксарском кинофестивале, вообще лишен какого-либо юмора. Не тяжело было сниматься в таком кино?
– Я сначала не понимал, для чего я нужен был Юрию Грымову. Но когда посмотрел фильм на фестивале в Выборге, то понял: ему был нужен человек, которого знают. На которого русский зритель среагировал бы как на своего. И трагедия поэтому звучит сильнее. Грымову надо было показать трагедию бессмысленности. Американской, русской, какой угодно. Да, сниматься было нелегко. Но интересно.
– А в «Кукушке» вы сюжет полностью придумали сами?
– Однажды я сказал Вилли Хаапасало, давай придумаем спектакль, где мы будем солдатами разных армий. Ты – дезертируешь. Я, раненный, случайно попадаю в эти края. И вот мы живем у женщины- карелки, и вся война проходит где-то там. Спектакль у нас не получился. Но через 6 лет мы пришли к Рогожкину. И я рассказал ему эту историю. Он сначала сказал – какая ерунда. А через три дня написал сценарий. Продюсер предлагал на роли Безрукова, Сухорукова. Лишь бы не нас с Вилли. Но Рогожкин стоял на своем. Тогда продюсер предложил нам такие деньги, какие дают на рынке за стакан семечек. А мы сказали – согласны.
– Вы с Вилли хорошо понимаете друг друга, у вас природа юмора похожа?
– Мы с ним 10 лет понимали друг друга. А потом нас развели, когда он стал начальником и организовал свою студию. И он не попросил меня, как друга, помочь, а использовал, как человека с улицы, не объяснил, почему не платит мне. Разве это дружба? Есть детская песенка «…и слезинки, и дождинки пополам-пополам». Просто в детстве он не слышал этой песни.
– А бывает так в кино, снимаясь, думаешь одно, а получается совсем другое?
– Да каждый раз. Нам вообще-то не дано предугадать, как наше слово отзовется. Я знаю несколько режиссеров, которые снимают один кадр и начинают кричать, что Феллини позавидовал бы, что Оскар в кармане. А фильм получается очень глупый. И знаю людей, которые сомневаются, мучаются, говорят, какую дрянь я снял, а потом все приходят и говорят, какое великое кино.
– Например?
– Алексей Балабанов снял фильм «Брат». Первые его слова на премьере: я прочитал два детектива, они меня удручили, такая это была бульварщина, и я решил снять детектив. Вот и все. Да те же «Особенности национальной охоты» Рогожкин хотел уничтожить. Он снимал совершенно другое кино. Но так сложились обстоятельства, был такой кастинг, природа, и все жили счастливой коммуной, что получилось именно такое кино. И как честный человек, потративший государственные деньги, Рогожкин сказал: ну да, получился убогий ребенок, пускай на него кто-нибудь посмотрит.
– Произошло чудо?
– Именно. Кстати, моя жена до знакомства со мной ненавидела этот фильм.
– А сейчас?
– Сейчас любит. Понимаете, я с женой познакомился не потому, что я артист и весь такой из себя знаменитость. Она только после знакомства узнала, что я играю в этом фильме. В первый момент я ей не понравился: одеждой, манерой поведения. А вечером мы говорили про море и полюбили друг друга. Мы иногда пытаемся людей из кино, то есть Зазеркалья, приземлить и так же любить, как в этом Зазеркалье. Да ерунда это! В Зазеркалье он не пахнет, не ругается, он красивый и бесстрашный. А в жизни он трусливый, пахнет, храпит, все, что угодно. Поэтому не надо путать одно с другим.
– У вас в Интернете такой очаровательный сайт, туда хочется возвращаться. Интересные «РассКузики», конкурс баек. Кстати, для чего вы их собираете?
– Людям надо общаться. А ходить по сайтам, которые якобы юмористические, некоторые боятся. Пошлости вокруг много. Я даю направление, пишу «РассКузик», а они могут рассказывать свое. И каждый для меня дорог.
– Складывается впечатление, что центр юмора сейчас переместился в Петербург. Центр этакого парадоксального юмора.
– Я могу объяснить, почему. В Петербурге еще присутствует стыдливость. Например, я не буду при вас писать, ковырять в носу. А в Москве, например, это можно продать за хорошие деньги. Значит, сделаем «Камеди Клаб», да не в носу будем ковырять, а где покруче. Шоу «Кривое зеркало», которое раньше все ругали за пошлость, сейчас на общем фоне выглядит уже как классика. Сейчас произошла некая подмена. Актерами вдруг стали не профессионалы, а ребята, которые играли в КВН. Я вот взрослый человек, а буду ходить с ведерком и совочком, потому что у меня хорошо получаются куличики. А они в это и играют. И многие говорят – ой как здорово!
– Я читала, что вы хотите сыграть Лешего? Это мечта каждого русского артиста или вы так любите русской фольклор?
– А интересно же. Мне пока не представилось такой возможности. Играл только в новогодних представлениях. А это такие характеры! Если играть строго по драматической школе, то можно напугать человека на всю жизнь. А надо сыграть так, чтобы было и страшно, и не страшно одновременно.
– Вы в «Спокойной ночи, малыши» такой мужчина-воспитатель. Это редкость в нашей стране.
– Однажды я с коллегами играл детский спектакль. И у нас была миниатюра, где ребенок выходил на сцену и рисовал картину. И мы спрашивали его отчество. Так вот, три четверти детей не знали своего отчества. Потому что растут без пап. Хотя хороший отец все-таки не редкость. Просто об этом мало говорят. Это не так престижно. В этом отношении у нас очень косное общество.
Вот я актер. И никто не будет считать меня актером, если я вдруг начну подметать улицу, разносить почту, продавать булки. Никого не интересует, где я деньги достану. Я должен сидеть и с голоду умирать. В любой другой стране актер может и официантом поработать, как Дастин Хофман. И никого это не удивит. А у нас нет. Если ты был начальником в Государственной Думе, ты уже не пойдешь слесарем. А еще весь ужас в том, что мы к людям, в том числе и к детям, относимся иногда хуже, чем к своей собаке. Многие сейчас уже думают, как одеть кошечек. А как, например, одеть старенькую маму, мы не думаем.
– Но в любви к животным нет ничего предосудительного.
– Ничего, если вы не подменяете этими отношениями отношения с людьми. Вместо того чтобы трудиться, а любовь – это труд, купил животное – вот оно тебя уже и любит. И преданное. И скучает. И ты заботишься. А если рядом человек, нужно то же самое, но гораздо больше. Вот у меня сын. Я с ним должен гулять, его кормить. Я его должен купать, укладывать. Все то же, если бы я завел кошку, канарейку и ежа. Добрыня мне заменяет всех.
– Вы назвали своего сына столь редким именем. Интересно, после Добрыни Никитича Добрыня Викторович будет вторым в мире Добрыней?
– Наверное, да. Имя действительно очень редкое. К тому же он у нас Добрыня Викторович Бычков-Белинский. Вот этого в мире точно не было. Дело в том, что имя надо выбирать, чтобы оно было индивидуальным. Представляете, он приходит в детский сад, в класс – и там двенадцать Коль, тринадцать Саш, семь Романов. У меня старшего сына зовут Федор. Я его так назвал, когда Федорами детей еще никто не называл. Дочку я назвал Арсения. Имя очень много значит. Я, например, верю, что некоторые имена могут располагать человека к пьянству или игромании. Этого лучше избегать.
– А я читала, что вы тоже азартный человек.
– Я давно дал слово Полине. И держу его.
– Как вы относитесь к тому, что с 1 июля все казино в обозримом пространстве должны закрыться?
– Очень хорошо отношусь. У нас и без того такая психология, что нам надо все и сразу. Так здорово – пришел, ручку дернул и ты богат! Да нет, господа, работать надо.
История от Бычкова:
– Меня и Полину многие отговаривали называть сына Добрыней. Пугали, что его будут дразнить. Но сынульку мы назвали, как и хотели, Добрыней. А еще нас очень насмешила одна история. У приятелей нашей знакомой есть сынишка что-то около 3 лет – Емельян (Емеля в просторечии). Родители отдали мальца в детский садик и через какое-то время интересуются у воспитательницы, не дразнят ли его дети за необычное имя. Воспитательница, хмыкнув: «Ха! А кто же будет его дразнить? Фрол, Фома, Епифан или Калистрат?»
