Юрий Владимиров «Война и плен глазами солдата». Воспоминания

Книга представляет собой точный рассказ о последних предвоенных годах, а также жизни в немецком плену, в котором рядовому солдату довелось провести три года, терпя большие лишения. Автор — уроженец деревни Старое Котяково Батыревского района, кандидат технических наук, проживал в городе Москве.
Книга написана по совету лауреата Нобелевской премии в области литературы Александра Солженицына.

ГЛАВА 1
На месте, куда меня привели немцы, собиралось ночевать пехотное соединение, вооруженное автоматическим оружием (не как у нас — винтовками), которое имело значительно большее количество автомашин и другой техники. К этому времени все уже поужинали и собирались укладываться на ночлег, причем спали они не в окопах под открытым небом, как мы, а в брезентовых палатках.
Конвоиры задали мне несколько простых вопросов, которые я понял и ответил на немецком же языке. Увидев это, солдаты стали подходить из любопытства, а находившиеся около меня сообщали вновь прибывавшим удивительную новость: «Каnn ein bisschen Deutsch sprechen» (Может немного говорить по-немецки). Большим сюрпризом для меня стало то, что повар принес ложку и котелок, наполненный густым и очень вкусным чечевичным супом с куском мяса. Я поблагодарил его, затем набрался смелости и попросил у солдат дать мне покурить.
Во время еды и курения сигареты собравшиеся вокруг меня немцы задали несколько житейских вопросов: как меня зовут, откуда я родом (ответил, что из Москвы, и это у присутствовавших вызвало больший интерес), сколько мне лет (так как я выглядел совсем мальчишкой, то соврал, сказав, что восемнадцать лет, хотя мне было почти двадцать один), кто я по профессии (ответил правду, что студент, но из бахвальства — что Московского университета), в какой части воевал (сказал правду, что в зенитной), есть ли у меня дома девушка и бывал ли с ней в интимных отношениях (признался, что нет) и что-то еще (уже не помню).
В ходе живого общения с немецкими солдатами я обратил внимание на их обмундирование и другие особенности. Прежде всего, меня поразили их погоны и широкий кожаный поясной ремень на сплошной и темноватой железной бляхе, на которой были изображены: в центре круг с орлом, имеющим полусложенные крылья, голова повернута вправо, то есть на восток, и держащим в лапах свастику, а над орлом — отштампованная полукругом надпись «Gott mit uns» (Бог с нами).
Ни у кого из немцев не возникло мысли обыскать меня, чего я так боялся. Не было и расспроса о конкретных военных делах. Все мои представления о «злых немцах» сразу рассеялись. Может быть, мне просто повезло, что я попался в плен один и немного знал немецкий язык.
Солнце ушло за горизонт, когда возле меня появился фельдфебель в сопровождении солдат с автоматами. Он сообщил, что не может оставлять в расположении воинской части вражеского солдата и вынужден отправить меня на сборный пункт для военнопленных. И конвоиры повели меня по полю. Один шел впереди, а второй — сзади. Почти в полночь они, заблудившись, сдали меня танкистам, которые разместили меня на ночлег под танком, а точнее — под его гусеницей, так что при неожиданном движении танка я мог превратиться в мокрое место.
Ежась от холода, я начал было засыпать, как внезапно с шумом открылась крышка люка и молоденький водитель произнес по-немецки: «Эй, ты, русский, возьми!» И протянул мне ложку и котелок с остатком густого супа. Итак, совершенно сытый, несмотря на прохладную ночь, укусы комаров и мошкары, я крепко уснул под гусеницей немецкого танка.
Рано утром 25 мая, когда солнце еще не поднялось, вооруженный немецкий солдат, явно не принадлежавший танкистам, разбудил меня, толкнув сапогом и крикнув: «Подъем!» Я с трудом встал и нашел в себе силы сказать солдату: «Доброе утро!» И так я двинулся в неведомый путь, подгоняемый сзади конвоиром, который не имел никакого желания общаться со мной. Сначала мы пошли между стоявшими вокруг немецкими танками, потом зашагали по полю и вышли на дорогу. Вдруг к нам приблизилась открытая легковая автомашина.
Мой конвоир, сразу остановившись, щелкнув каблуками сапог и приложив ладонь к пилотке, доложил офицеру, что ведет пленного на сборный пункт. Я с облегчением понял, что меня не ведут на расстрел.
Офицер сначала пристально оглядел меня, а затем, обратившись к сидевшему в машине местному жителю, оказавшемуся переводчиком, спросил, сколько мне лет и из какой я воинской части. Я сразу же, не дожидаясь, пока эти вопросы повторит по-русски переводчик, ответил по-немецки, чем заметно удивил офицера. Соврал ему, заявив, что мне… 18 лет (подумал, что немецкие власти будут более снисходительны к очень молодым людям, чем к более старшим). Так как за последний месяц я сильно исхудал, то выглядел как подросток, а мне 18 июля исполнялся 21 год. Сказал правду, что служил в зенитной батарее, входившей в состав 199-й отдельной танковой бригады.
Услышав оба моих ответа, произнесенные по-немецки, офицер предположил, что я попал на войну из какого-то учебного заведения. И я подтвердил, что учился в военной средней школе и был прислан прямо на фронт, хотя учиться мне оставалось еще год.
Затем был задан вопрос: где теперь моя танковая бригада. Пришлось ответить, что ее уже не существует — она почти полностью оказалась в плену. Я же боялся сдаваться и несколько часов прятался в лесу.
Далее офицер спросил, как в моей воинской части обстояли дела с деятельностью комиссаров, которые, как ему известно, «обязательно являются привилегированными членами партии большевиков и по национальности в основном «иуды». Ведь они во всех советских войсковых частях по положению стоят выше их командиров. Говорят, что они издеваются над всеми военнослужащими. Например, во время боевых действий они подгоняют их на противника, расстреливая при этом отстающих, морят солдат голодом, совершают другие скверные поступки».
На данный каверзный вопрос, сразу вспомнив своего доброго и внимательного комиссара батареи Воробьева и пожилого батальонного комиссара, с которым только вчера расстался, решил не отвечать. Заявил, что не понял перевода.
Наконец офицер отстал от меня, и мы с конвоиром продолжили свой путь… Глазам представилась жуткая картина: бескрайнее незасеянное вплоть до самого горизонта поле было заполнено копошащимися людьми в распахнутых серых шинелях или просто зеленых гимнастерках. Большая часть этих людей сидела или лежала на земле, а меньшая — ходила или стояла мелкими группами. Среди них виднелись и легкораненые с белыми марлевыми повязками. Все они были теперь мои коллеги — военнопленные. Но еще рано утром их группы, как нам сказали, начали двигаться на юго-восток большой колонной, которую сопровождали вооруженные конвоиры. Людей они якобы повели в большой лагерь, расположенный где-то в ближайшем немецком тылу.
Выбрав понравившееся место, расположился за двумя не очень молодыми людьми, одетыми в новенькие шинели. Невольно подслушал их разговор и узнал, что они были музыкантами из военного духового оркестра. Один из них заявил, что он теперь постарается устроиться в Австрии, где у него еще с 1917 года живет дядя. Услышал также, что вместе с ними в одной компании был популярный артист В.А. Блюменталь-Тамарин — сын одной из первых народных артисток СССР М.М. Блюменталь-Тамариной… Но мое соседство музыкантам, вероятно, не понравилось: они обернулись и попросили меня уйти.
Среди множества людей на поле я усмотрел одного пожилого рядового бойца. Это был брюнет, худощав и очень похож на еврея. Я подошел к нему и уселся по соседству. Вскоре мы разговорились. По простоте души я сообщил собеседнику, откуда я и кем был раньше. Он же много о себе не рассказал, но дал ценные советы на будущее. Договорились держаться друг за друга. Скоро солнце село за горизонт, стало темно, и мы легли на землю спать, укрывшись шинелью. При этом я положил вещевой мешок свободно под голову, а сосед дополнительно пропустил через его лямку одну руку, чего я, к сожалению, не сделал. В результате, когда рано утром я проснулся, моего вещевого мешка со всем его содержимым не оказалось — его кто-то стащил из-под головы.
Таким образом, я почти полностью лишился средств к дальнейшему существованию. Главное — не было хлеба и других продуктов, а также котелка. Остались одежда и обувь, что были на мне, ложка, засунутая в обмотки, немецко-русский словарь и документы, хранившиеся в карманах гимнастерки.
Сосед пытался утешить меня, поделившись со мной своим завтраком — кусочком хлеба и глотком сырой воды из фляги. О том, чтобы перед завтраком умыться, не могло быть и речи: во-первых, мыло и полотенце пропали вместе с вещевым мешком, а во-вторых, негде было это сделать, хотя недалеко был ручей, но к нему не подпускали часовые…

ЮРИЙ ВЛАДИМИРОВ,
автор книги «Война и плен глазами солдата»:

— После 1991 года научно-исследовательский институт, в котором я работал, остался без государственных заказов, мы сидели без зарплаты. Чтобы зря не терять время, я написал подробные воспоминания под названием «О моем детстве и отрочестве, родных и земляках». Услышав по радио, что лауреат Нобелевской премии по литературе А.И. Солженицын вернулся на Родину и создал Фонд, который собирает документы и рукописи о малоизвестных страницах истории страны, послал свою рукопись, разузнав адрес. Скоро зазвонил мой телефон, и я раньше, чем он представился, по характерному голосу и манере говорить узнал Александра Исаевича. Он сообщил, что ознакомился с моей рукописью, но она имеет лишь этнографическое значение. Как бы мимоходом в той «книге» я указал, что был в немецком плену. «Почему об этом не пишете? Об этой «изнаночной» стороне войны очень мало свидетельств», — сказал писатель. Его слова задели меня за живое. И я снова сел за письменный стол…