Моя первая командировка, или Лекция о сродстве болгар и чувашей

Моя журналистская стезя берет свое начало 1 августа 1967 года. Только накануне меня зачислили в штат «Советской Чувашии» и почти тут же отправили в первую творческую командировку.
…Итак, вместе с Анатолием Федоровичем Никоновым, в отдел сельского хозяйства которого я определен, мы едем в колхоз «Знамя труда» Моргаушского района. Еще по дороге распределяем свои обязанности: я останусь на зерновом току, а мой начальник будет искать общения с председателем колхоза.
Колхоз находился в самом райцентре — многотысячном селе. Рабочей силы было много, и самые ответственные аграрные кампании выполнялись вручную. Единственный комбайн стоял на приколе на краю зернового тока, с его помощью обмолачивали снопы, свозимые с полей. И при этом убирали вовремя, рассчитывались с государством, засыпали зерно в колхозные сусеки. И каждый труженик получал весомую, как тогда говорили, натуроплату отборным зерном.
Исповедником ручного труда в «Знамени труда» был председатель колхоза Евтихий Андреевич Андреев. Кстати, Герой Социалистического Труда. Легко вообразить, как корежило тех чиновников, которые готовили документы для представления Андреева и верных ему моргаушцев к высоким государственным наградам. Но деваться некуда — труд-то ручной, а производственные показатели не уступают высокомеханизированным хозяйствам.
А ведь как только не «воспитывали» Евтихия Андреевича, внушения ему делали и прочие меры принимали. Но ничто его не брало. Еще удивлялся, чего, мол, пристают: успехи по всем статьям, отставания нет ни в чем, люди довольны. Изредка появлялись разговоры о том, что якобы «наверху» пытаются зацепиться за что-то, дабы найти повод «сковырнуть» Андреева. Но люди его, самородка от земли, год за годом избирали председателем. А когда он окончил свой земной путь, его именем назвали родной колхоз. С ходу не могу припомнить другого такого случая.
…Анатолий Федорович оставил меня на току, а сам поехал искать Евтихия Андреева. И, как оказалось, я был не просто оставлен, а, образно выражаясь, брошен в пучину бурной реки.
По сложенной вдвое школьной тетради, торчащей из кармана синего халата, и карандашу за правым ухом определяю главенствующую на току женщину. Подхожу, здороваюсь, называю себя и жду, как говорят шахматисты, ответного хода. У «начальницы» никакой реакции. «Простите, — говорю, — я из «Советской Чувашии», вы ведь знаете такую газету. Кто из вас тут главная?» Реакция прежняя.
«Ну спасибо, Анатолий Федорович, удружили же вы мне», — эти слова я вроде произносил про себя, но в сердцах, похоже, забыл «выключить громкую связь». Женщина, строго глядя мне в глаза, произнесла какую-то фразу, смысла которой я сразу не уловил. «Чавашла кала!» — повторила она столь же строго.
«Я не понимаю по-чувашски!» «Ага, — укоризненно покачала она головой.?— Все вы одинаковы. Уезжаете в город, выучиваетесь, и голова от этого у вас кругом. Даже родной язык забываете, всюду стремитесь разговаривать только на русском. С нами, колхозниками, просто стыдитесь говорить».
«Да я и в самом деле не знаю языка! И вообще только вчера утром приехал в Чувашию. А сейчас собираюсь написать в газете о том, как идут уборочные дела в вашем колхозе. Но для этого вы должны ответить мне на ряд вопросов. Или у вас дела идут неважно, если пытаетесь скрыть это от меня за языковым барьером?»
«Чавашла кала!» — в который раз приказывает мне моя «собеседница». «Попал как кур в ощип, — говорю тихо сам себе. — Хорошенькое начало, обнадеживающее. Впрочем, стоп, а тут у нас что??— Во внутреннем кармане пиджака обнаруживаю паспорт, который после вчерашнего устройства на работу остался у меня в кармане. — Я, пожалуй, спасен!»
В те времена в паспорте указывали национальность. Показываю соответствующую графу, где написано, что я болгарин. Заведующая током?— это она, оказывается, меня терзала?— читает и уже по-русски: «А на лице у тебя написано, что ты чуваш!»
«Да потому, что болгары и чуваши сродственники, разве вы этого не знаете?»
На току все стихли, навострили ушки, потихоньку стали обступать нас…
«Ты что, Николай, лекцию читаешь? — это был голос Анатолия Федоровича. — А материал для репортажа собрал?»
«А когда было это делать, — спрашиваю. — Полтора часа разрушал языковой барьер…»
«Бабоньки, да ведь он по-чувашски ни бельмеса. Он же не здешний», — сказал колхозницам Никонов.
«Мы теперь это и сами знаем. А вот ты почему встреваешь в наш разговор?..»
…Возвращаясь в Чебоксары, я пребывал в полном смятении. Неужто на моем пути постоянно будет возникать этот языковой барьер? Надо что-то предпринять. И начать со слов этикета. Например, здороваться на чувашском и при этом объяснять, что языка, к сожалению, пока не знаю, но у меня к нему есть определенный интерес и я надеюсь…
А тут смотрю, вроде бы судьба сама ко мне благоволит. Интерес ко мне стал выказывать один товарищ, чуваш, из соседней редакции. Как позже выяснилось, это потому, что я был человеком новым, всем остальным своими неадекватными выходками он уже успел изрядно поднадоесть. Я хотел было использовать его как учителя чувашского и попросил говорить мне каждый день по две-три фразы на чувашском. «Да ты что, — накинулся он на меня. — Чувашский нужен только до Канаша, не трать попусту время!»
К нему я больше не приставал, но от своей затеи постичь хотя бы немного чувашский язык не отступил. В те годы каждому сотруднику по утрам клали на стол «Советскую Чувашию» и «Коммунизм ялаве» (сегодняшний «Хыпар»). Меня прежде всего привлекали сводки полевых работ, которые печатались в обеих газетах на русском и чувашском языках. И кое-что я из этой практики все же извлек. А потом научился ориентироваться и в других публикациях чувашской газеты. Не скажу, что сегодня я хорошо владею чувашским. Но могу вникнуть в общественно-политический текст, если рядом со мной шушукаются, я знаю, о чем, понимаю разговорные передачи на радио и телевидении.
…Всего один день, день первой моей командировки, а сколько событий и впечатлений, сколько мыслей и размышлений навеял он. Причем одни были случайными, другие естественными. Но каждое оставило свой след в памяти.