В этом году исполнилось 100 лет со дня рождения выдающегося книжного графика Петра Сизова. Образ Нарспи, созданный им в 1970-е годы, знаком, наверное, каждому, кто брал с библиотечной полки томик поэмы или даже просто проходил, фланируя по вечерним улицам, мимо «Каскада» (точные и лаконичные линии линогравюры легко выдержали увеличение масштаба и «переселение» с обложки на стену). Однако то, что поэма не отпускала художника более сорока лет, известно не всем, а уж о том, что Сизов — виртуоз быстрого карандашного портрета и мастер лирического городского пейзажа и вовсе помнят только специалисты.
Чтобы в полном объеме представить фигуру этого неутомимого, вечно ищущего, ироничного и тонкого автора, отправимся в Художественный музей на выставку «Петр Сизов. Дело жизни».
Итак, «Нарспи». В экспозиции представлены 7 вариантов оформления поэмы для изданий разных лет, первое из которых вышло в 1948 году, а последнее — в 1994-м. Заметно, что в первом издании еще ощутимо влияние учителей — Федора Быкова и Ивана Григорьева, а затем постепенно у художника формируется и углубляется свое собственное видение. Многочисленные эскизы показывают, как Сизов работает над мизансценами, оттачивает каждый жест персонажей, меняет масштаб и ракурс. Как точно отмечает искусствовед Алексей Григорьев, иллюстрации отражают не только творческое развитие самого художника, но и этапы научного исследования поэмы. Издание 1967 года получает Государственную премию в области искусства книги, но на пути к совершенству автора это не останавливает — он решает обратиться к технике линогравюры. По мнению иллюстратора Виктора Бритвина, издание 1971 года стало творческой вершиной, которой не смог достичь впоследствии ни сам автор, ни другие художники: «Гравюра дается не каждому, здесь крайне важно умение точно работать над силуэтом, но именно в ней Сизов смог дойти до предельно емкой изобразительной формулы, создал собирательный образ, символ — мощный, действенный, лаконичный как советский плакат». Отдельно стоит отметить, что иллюстрации к этому изданию были выпущены в Москве в виде набора открыток 50-тысячным тиражом, что для чувашского искусства явление совсем не тривиальное.
Особое удовольствие как большим, так и маленьким зрителям доставят иллюстрации к сказкам, полные невыдуманного умного веселья. Такую ироничную «Репку» вы наверняка еще не видели, а в «Записках охотника» Кузьмы Чулгася (хоть они и ближе нам в оформлении того же Виктора Бритвина), так точно передан национальный колорит, что радость узнавания долго еще не отпускает.
Если книжная графика была для художника «работой», то за ростом и развитием родного города он наблюдал скорее «на досуге». На открытии выставки звучали воспоминания искусствоведа Юрия Викторова, кажется, конца 1960-х годов: мол, на какую стройку не приди, обязательно встретишь там Сизова. И этому охотно веришь — художник ничего не оставляет без внимания. Вот строятся дома на улице Карла Маркса, здание сельхозинститута, вот жилье для работников ХБК, Московский мост, вот монтируются турбины новой ГЭС… И тут же — тончайшие акварельные виды «старого города» и волжская набережная начала 1950-х годов. Куратор выставки Наталия Иванова рассказывает, что старалась показать сюжеты в развитии — одни и те же мотивы мы видим в карандаше, акварели, линогравюре, и можем заметить, как выстраивается композиция и оттачивается силуэт, как на место эмоциональности натурного этюда приходит точность и лаконичность.
К СВЕДЕНИЮ
Самые малоизвестные работы Петра Сизова, на которые советую обратить внимание любителям скетчинга, — это портреты. На пленэрах и заседаниях союза, в книжном издательстве и на стройке — нигде он не выпускает из рук карандаш, нигде не слабеет его пристальное внимание. Скучающие, дремлющие на стуле, сосредоточенные на работе, задумчивые, веселые — коллеги по цеху схвачены очень метко. Кроме шаржей и быстрых набросков, есть в экспозиции и завершенные, основательные портреты, в которых, впрочем, не меньше юмора и мастерства.
Сегодня Петр Сизов по праву считается классиком чувашского искусства, но, гуляя по музейным залам, с удивлением понимаешь, что и классикам ничто человеческое не чуждо, и большое становится ближе.
