Валерий Карпов: Счастливый момент преодоления

Завтра все профессионалы и любители сценического искусства будут отмечать Международный день театра. В Чебоксарах в этот день традиционно подводят итоги прошедшего театрального года и вручают премии «Узорчатый занавес». В прошлом году лучшим исполнителем был назван артист Чувашского государственного академического драматического театра им. К.В. Иванова Валерий Карпов, который разделил премию в «мужской» номинации с актером Русской драмы Денисом Латышевым. За год произошло многое. Денис, например, успел покинуть Чебоксары. А Валерий после Миловидова в спектакле «На бойком месте» по А. Островскому, принесшего ему «Узорчатый занавес», успел сыграть еще в постановках и по латышской, и по болгарской пьесам. В роли сумрачного мельника Нягула зрители могли видеть двадцативосьмилетнего артиста в недавней премьере ЧГАДТ «Албена».
О том, почему в чувашский театр охотнее берут деревенских, можно ли воспитать владельцев мобильников, звонящих на спектаклях, наконец, о мужских и немужских профессиях, корреспондент «СЧ» беседует с ведущим актером Чувашской драмы.
– Валерий, среди уроженцев твоей родной деревни Нюргечи Комсомольского района есть еще актеры?
– Актеров нет. Есть писатели – Федор Агивер, Лаврентий Таллеров.
– Значит, особо гордятся тобой земляки?
– Да, конечно. У нас считают, раз артист – значит, талант. Сосед мне говорит: «Хорошо, что я твой сосед». Он всем рассказывает, что знаком со мной. И, мол, какой я молодец. Да и из всего нашего Комсомольского района артистов практически нет.
– И родители не препятствовали, когда ты решил пойти «в артисты»?
– Наоборот, они очень радовались, когда я поступил. Мать – продавец в магазине. Отец всю жизнь – механизатором.
– А почему все же ты выбрал театр?
– У меня в детстве и в мыслях не было, чтобы стать актером. Скорее всего, от бабушки передалось. Она меня учила играть на балалайке. В школе я тоже, правда, активно участвовал в разных концертах, басни рассказывал. Но в выпускном классе я рвался поступать в школу МВД. Уже было решился, подготовил документы. А за неделю перед конкурсом учительница по языку и литературе вдруг сказала, что набирают театральный курс. Решил попробовать. Поехал в Чебоксары. Города не знал совершенно. Тогда зять помог, привел в театр, сам уехал по делам. Я специально не готовился, басня у меня была, еле-еле прозу выучил, стихов вообще не знал. И тут заходят девушки, парни, кто с баяном, кто с гитарой. Даже со скрипкой! Ну, думаю, что мне здесь, деревенскому, делать? Куда я попал? Даже хотел уйти. Но зять пришел вовремя, остановил, пробуй, говорит. Серьезно осознал происходящее, когда уже приехал в Москву. В 17 лет мы очутились в Москве. Это были самые счастливые годы. Мы жили в актерском общежитии. И вместе с нами и корейцы, и якуты, и осетины.
– У вас остались друзья по всей России?
– Пожалуйста, хоть в Киргизию поезжай, там театральная молодежь вся с нами училась. Хоть в Якутию. Были друзья и на русских курсах. Они сейчас звезды. Алексей Чадов, например. Учился на параллельном курсе. Очень много таких. Снимаются сейчас в кино.
– Ваш курс прибыл в распоряжение театра из Щепкинского училища почти 7 лет назад. Вы привезли 4 готовых спектакля, среди которых были «Касатка» Алексея Толстого, «Вор в раю» Эдуардо де Филиппо и даже «Дни нашей жизни» Леонида Андреева. А чувашских пьес с вами в Москве не ставили?
– Нет. С нами работали русские режиссеры, они не знают наших традиций, нашей музыки. Они ставили то, что им было ближе. С чувашским языком там было сложно. Сейчас, когда мы смотрим записи этих дипломных спектаклей, то находим массу текстовых ошибок. Потому что у нас практически не было педагога по чувашскому языку. «Касатку» мы вообще сами переводили. Как бог на душу положит.
– Тем не менее, это были замечательные спектакли, и очень жаль, что они просуществовали на сцене лишь один сезон.
– Да, но тогда многих ребят забрали в армию. Потом еще двое из наших студийцев уехали работать в Москву.
– Актерскую профессию многие называют «не мужской».
– Это мужская профессия. Потому что это тяжелая работа. С высказываниями подобного рода постоянно сталкиваюсь и совершенно с ними не согласен. Ну что, мол, трали-вали, попели-поплясали. Однажды даже свояка пригласил на сцену, чтобы попробовал. Он мне как-то сказал: «Три стакана выпью, и любого артиста «сделаю». Я и отвечаю, давай, приходи хоть раз на репетицию, выпущу тебя на сцену. Он раньше вообще в театр не ходил. А потом начал приходить, смотреть. Узнал, что за работа. Конечно, мы не пашем землю, не дрова колем, хотя это мы тоже умеем делать, приходится нам это делать, все же из деревни.
– Вы здесь все от земли не оторваны. 
– Национальные курсы всегда стараются набирать из деревень. Потому что там песни народные помнят, язык лучше сохранен, традиции, обряды хоть на каком-то уровне знают.
– А ваш «лауреатский» Миловидов из «Бойкого места». Что вы такого про него знали, что роль настолько удалась? Вам действительно кажется актуальным этот сюжет с грабежами на большой дороге?
– На самом деле в этой роли осталась некая неудовлетворенность, что-то я там не сделал. А насчет сюжета… Сейчас везде есть такие забегаловки, где останавливаются дальнобойщики. На шоссе стоит такое кафе, и кто его знает, что там происходит? На эту тему мы много разговаривали, когда работали над спектаклем, но спектакль в конечном итоге получился классическим по форме.
– Судя по тому, что доверяют Миловидова, твое амплуа – это герой-любовник.
– Да, в институте так и говорили. Но надо постоянно искать что-то разное. У нас проблем в театре очень много, и в первую очередь это проблема с современной национальной драматургией. Актеры даже начинают расхолаживаться.
– Ты занят сегодня во многих спектаклях театра, это больше 10 постановок. А есть еще работа помимо работы в труппе?
– Приходится работать и помимо театра. Актер должен развиваться. Я пою, веду концерты. Стараюсь именно этим заниматься. Потому что, если актер, к примеру, начинает работать грузчиком, это его не развивает. Ему сложно считать себя профессионалом. А если дают большие роли, то надо на них тратиться, не жалеть сил. Это сейчас, усвоив какие-то секреты мастерства, позволяешь себе где-то отдышаться. А когда только начали работать, я приходил после спектакля и не мог заснуть. Таково было постоянное эмоциональное напряжение.
– Некоторые выбирают стакан водки. 
– Кто как выкручивается.
– Опасно так тратиться. 
– Это профессия. Если не будешь тратиться, кто будет приходить на тебя смотреть? На пустого человека.
– Такой момент можешь вспомнить, когда подумал: вот оно – актерское счастье?
– Бывают такие моменты. Не скажу, что репетиция – любовь моя. Но когда ближе к премьере, ощущаешь, что вот ты почувствовал эту другую жизнь, прорвался, завтра будет лучше. Подходишь к премьере, играешь, вспоминается весь долгий труд, а тебе легко. Каждый раз преодоление. И это здорово!
– Значит, смело можешь советовать мальчикам-девочкам идти в эту профессию? А то часто не советуют. 
– Я тоже не советую. Потому что можно просто искалечить жизнь. Хорошо, когда играют главные роли. А он выучился, пришел в театр и не нашел себя. И ролей не дают, и не получается. А больше ничего не умеешь. В страшном сне не представить.
– Сейчас молодежь не очень стремится в искусство. Да и вообще время не актерское. 
– Наверное, так. В театр сейчас школьников буквально загоняют. Им интересны другие вещи. Это же видно, как они сидят, как себя ведут.
– А что нужно сделать для того, чтобы им было интересно? Театр все же прекрасное живое искусство.
– Одним театром не заставишь полюбить прекрасное. Многие вещи портят изнутри: телевидение, клубы, легкие деньги, много всего, что как шприцем вливают в молодежь. От родителей много зависит.
– А ты как воспитываешь сына?
– Вот и думаешь все время, а как? Нет, дома мы не забываем про театр, не получается. Поэтому ребенок растет за кулисами. Вот сегодня спектакль, и супруга (Ирина Верьялова. – Р.К.) работает, и я. Он приходит сюда. Он знает, что нельзя выходить на сцену во время спектакля.
– Молодые зрители сейчас часто не воспринимают в театре, что перед ними живые люди. Им кажется, что это кино. Могут разговаривать, ходить, давать реплики. Все эти звонящие телефоны.
– Это ужасно. Такое напряжение создаешь, тратишься. Вдруг раздается звонок, и все, что сделал, – рушится. Из-за одного звонка. В дорогих театрах сегодня есть специальные технические приспособления, которые блокируют мобильники. Это уже от отчаяния.
– Пианист Денис Мацуев где-то в интервью сказал, что готов дать в морду, когда звонок во время игры. 
– Я тоже готов.