Охотник Мигун, прозванный так за привычку прищуривать левый глаз, зимой убил матерого волка, а весной в Грязнухинском лесу взял из логова пятерых щенят. Волчица где-то затаилась, но Мигун все похвалялся, что от него она никуда не денется.
Какое-то время волчицу никто не видел, и о ней уже начали забывать. Но однажды осенью Мигун нашел утром на крыльце свою собаку с разорванным горлом. Потом волчица не раз напомнила о себе: то теленка зарежет, то овцу… Удивительно, но вся эта живность принадлежала именно Мигуну. Неужто волчица мстила охотнику за разорение логова, гибель своих детенышей и их отца?
Случилось так, что я заболел, и мать, взяв в колхозе лошадь, повезла меня в районную больницу. С нами увязалась наша собачонка Жулька, черная, с рыжими подпалинами на груди, дворняжка. К счастью, врач не нашел ничего опасного в моем здоровье, выписал разные лекарства, и мы двинулись в обратный путь. В поле дул ветер. Но в плетенке на куче душистого сена было довольно уютно. Мать сидела на корточках и правила лошадью. Я лежал, укатанный в тулуп. Жулька пригрелась у меня на груди, под полой. А когда мы въехали в лес, где было тихо, она спрыгнула на дорогу и побежала следом. Мать пошутила:
— Давно бы так, все лошади легче.
Немного погодя лошадь вдруг всхрапнула тревожно, запрядала ушами, косясь в сторону.
— Волчица! — ахнула мать.
— Где?
Я порывисто привстал и, держась за край плетенки, посмотрел туда, куда показывала мать. Возле молодых березок, одетых в сверкающий иней, стояла огромная волчица. Видно, шла по дороге и, услышав повозку, свернула на обочину. Провалившись по брюхо в снег, она стояла и с настороженным любопытством смотрела на нас. Потом вся как-то встрепенулась, перебрала лапами. Испугавшись за собачонку, я стал громко звать:
— Жулька, Жулька! Иди сюда!
Но безрассудная собака к нашему ужасу бесстрашно кинулась к волчице и очень уж дружелюбно, по-свойски завиляла хвостом, словно перед нею была не свирепая волчица, а знакомая собака. Потом уже приходила шальная мысль, а не встречались ли они, случаем, раньше?
В это время лошадь рванулась вперед. Прежде, чем скрыться за поворотом, я в последний раз увидел свою Жульку — она подбежала к волчице и повалилась перед ней на спину, подняв кверху лапки. В моем воображении возникла картина, как волчица вонзила Жульке в брюхо свои клыки, и от собачонки разлетелись по сторонам шерстистые клочья. Не сдержавшись, я громко заплакал. И дома никак не мог успокоиться.
Мать пробовала утешать меня:
— Хорошо еще, что сами уцелели.
И какова же была наша радость, когда, примерно через час, за дверью раздался веселый лай Жульки. А когда я открыл дверь, она пулей влетела в избу, вся радостная, счастливая.
Вскоре деревню облетела весть, что Мигун поймал-таки волчицу, да еще живой и невредимой с помощью снотворного, которым напичкал приманку. И содержит ее у себя в амбаре, связанную веревками, чтобы, как говорили, сдать ее в охотохозяйство и получить значительно большие деньги, чем за простую шкуру.
Не знаю — почему, но мне до слез стало жалко этого сильного красивого зверя. В конце концов, волчица не тронула мою Жульку. Потом, если уж быть до конца справедливым, она поступала по своим звериным законам: мстила за своих детенышей тому, кто ее осиротил.
И тут кто-то сказал, что Мигун собирается именно сегодня отвезти волчицу в район. Бросив все мальчишеские дела, я задами начал пробираться к дому охотника. Найдя удобную щелочку, начал разглядывать двор. Вскоре из дому вышел Мигун в овчинной шубе с белым воротником и в заячьей шапке. Во рту дымилась цигарка. Он начал ладить санки. Потом из амбара выволок волчицу с намордником и связанными лапами. Уложил зверя в санки. Постоял, поглядел, все ли ладно, сплюнул цигарку и направился в избу. Теперь все решали минуты. Я пролез во двор, настежь открыл калитку на улицу и вернулся к волчице. Зверь пристально и злобно глядел на меня. В теле его, покрытом густой серой шерстью, чувствовалась мощная сила. Перочинным ножиком я перерезал веревки на лапах. Почувствовав послабление, волчица начала, судорожно дергаясь, выпутываться из остатков веревки. В последний момент я успел сдернуть намордник. Волчица вихрем вылетела со двора. За перекрестком знакомые мальчишки, разинув рот, глядели на волчицу, которая, прижав уши и вытянув морду, длинными махами неслась по улице.
А из дома охотника с двустволкой в руках выскочил Мигун. Он чертыхнулся и все не мог понять, как такая добыча ускользнула из его рук. С того дня Мигун с ружьем сторожил ночами свое подворье. Но все было тихо. Волчица больше не досаждала ему. Да и никому в деревне. Видно своим звериным умом она поняла, что в деревне живут разные люди — и злые, и добрые. И мстить всем подряд негоже.
Помнится, недели через две в тихий морозный вечер мы с матерью вышли перед сном подышать свежим воздухом. Деревья были одеты в мохнатый иней. По небу, густо осыпанному звездами, скользила луна и заливала снега голубым сиянием. Вокруг царила сказочная красота. И вдруг от опушки леса донесся протяжный волчий вой. Волчица выла долго. Она будто жаловалась кому-то на свою горькую долю, когда нет вокруг ни одной родной души, кто бы мог ее понять.
Мать вздыхала:
— Господи, как же ей маятно!..
После этой ночи волчица больше не подавала о себе никаких вестей. И мы поняли, что тогда она прощалась со своим родным лесом. А куда она делась — никто, конечно же, не знал. Старожилы говорили, что волчица, скорее всего, покинула наш лес по каким-то звериным соображениям, подсказанным мудрым инстинктом.
Петр МАРКИН.
