Падали бомбы на город

Вечер 4 ноября 1941 года был теплый, но пасмурный. Я, тогда еще школьник, вместе с другом Борей Куликовым шел домой. И вдруг послышался шум самолета – это был какой-­то странный, неизвестный, я бы даже сказал, «фыркающий» звук. Над городом часто летали самолеты Пе­2, По­2, Ла, Ту, и по звуку я сразу распознавал, что они наши. Но в тот вечер мы поняли, что прилетел чужой самолет, и вмиг разбежались по домам.
Всего за несколько секунд добежал до дома, открыл дверь – вся наша семья сидит за самоваром и пьет чай. Как сейчас помню, что часы на стене показывали 19 часов 30 минут. Хотел крикнуть: «Немец летит», но не успел, меня опередил сильный взрыв, гул. Весь дом задрожал: лампочка над столом стала раскачиваться из стороны в сторону, задребезжали оконные стекла, зазвенела посуда в шкафу и пружина в часах с боем. Был шок. Все пригнули головы.
Казалось, что вот-­вот обрушится потолок, вскоре погас свет. Первым опомнился отец. Быстро одевшись, он выскочил на улицу, за ним – старший брат Валентин. Он увидел как на горе, в районе кирпичного и ликероводочного заводов, пролетели две очереди трассирующих пуль. Минут через пять отец вернулся и сказал, что разбомбили здание народного суда, а на ул. Заводской образовалась воронка от бомбы. Все были напуганы: неужели война пришла в Чебоксары?
Моего отца призвали в армию в сентябре 1941 года. Их часть находилась на первом этаже правого крыла Дома Советов. Прибежав туда, отец стал рассказывать о бомбежке, но ему не поверили. Видимо, за толстыми стенами не было слышно взрывов. А когда слух дошел до командира, он вызвал отца к себе и стал отчитывать:
– Какая еще бомбежка? Какой народный суд? Что ты панику разводишь? Никому больше не рассказывай.
Минут через 10 после этого разговора объявили боевую тревогу. Только в первом часу ночи дали отбой тревоге. Возникает вопрос: почему отец оказался дома во время службы? Дело в том, что мы держали поросенка, и, отпросившись в этот вечер, отец принес ведро кухонных отходов. Весь вечер просидели в темноте, боясь зажечь керосиновую лампу. Разговаривали тихо, спать легли в верхней одежде. В пять утра мы с младшим братом Анатолием все­таки пошли посмотреть на место бомбежки.
На Заводской улице посреди мостовой мы увидели воронку от бомбы, а вокруг воронки – небольшой бруствер земли. Диаметр воронки был около 5 метров, а глубина 2-­3 метра. Мы заглянули в воронку, в ней стояли двое мужчин, которые говорили о том, что это была 50­-килограммовая бомба, другой доказывал, что это бомба в 100 кг. И тут я осознал, что вчера вечером проходил здесь вместе с другом, и стоило нам задержаться на каких­то 10-­15 секунд, нас просто не было бы в живых.
Перейдя на ул. Плеханова, мы увидели разрушенное наполовину двухэтажное здание народного суда. Пожара не было. Кругом валялись документы, бланки, папки с делами, книги да два десятка мертвых голубей, которые жили на чердаке здания.
На востоке всходила большая красная луна, стало светло. Из разговора взрослых я понял, что был налет немецкой авиации на мост у Казани, но его отразила зенитная артиллерия. Самолеты были рассеяны в разные стороны. Один немецкий самолет «хейнкель» или «юнкерс» летел над Волгой вверх по течению, и достигнув тогда еще освещенных Чебоксар, сбросил бомбы.
В это время я учился в четвертом классе и, когда 5 ноября пришел в школу, понял, что почти никто не знает о том, что была бомбежка. В курсе были только те, кто жил в районе Зеленого базара. Это были наша классная руководительница З.В. Шигаева, еще Боря Соколов, Павел Милютин. Пол­урока мы обсуждали бомбежку, я был докладчиком: всего на город было сброшено 22 бомбы, погибли 2 человека, 18 – ранены.
Одна из бомб упала во двор дома № 6 по ул. Ворошилова, а другая упала в речку Чебоксарку, не причинив вреда. Третья бомба угодила в народный суд. От воздушной волны разрушились сени и окна дома № 45 по ул. Плеханова. В доме находился безногий инвалид Игумнов, участник Первой мировой войны. Он был ранен, затем скончался.
Ближе всего, на расстоянии 30-­40 метров от нашего дома, упала пятая бомба. А шестая разрушила баню по ул. Ленина. От нее ничего не осталось, только одна воронка, чугунный котел забросило в соседний огород. А ведь только 2 ноября вся наша семья была в этой бане.
Седьмая бомба попала во двор по ул. Ленина, 35. В этом доме жила эвакуированная семья из Ленинграда, а их трехлетняя дочка Зина оставалась в тот день на попечении хозяйки дома и решила выйти во двор, на крыльцо. Представить сложно, что пережила ее мать, вернувшись поздно вечером с работы на электроаппаратном заводе и обнаружив, что ее дочь мертва.
Восьмая бомба упала на левую сторону реки Волги, где горело множество костров. Там располагался цыганский табор. Поговаривали, что у цыган тоже были жертвы, поэтому наутро табор ушел в марийские леса.
На другой день, сразу после налета, был введен режим полной маскировки: полное затемнение жилых и производственных зданий, выключение наружного освещения, введение в действие маскировочного режима транспорта. Было непривычно, что город погрузился в полную темноту.
В Чебоксарах проживало много семей беженцев из Белоруссии, Украины, Ленинграда и пр. После налета на город во второй и последующие дни беженцы на грузовиках, подводах, а то и пешком потянулись на железнодорожный вокзал.
– Куда? – спрашивали мы их.
– На восток, здесь бомбят! – отвечали беженцы.
Да, людей можно было понять, ведь некоторые из них попали под обстрел и бомбежку эшелонов.
Приближался праздник 7 ноября. Впервые за все годы Советской власти демонстрация на Красной площади не состоялась. Видимо, местные власти опасались новой бомбежки.
8 ноября горисполком вынес по случаю налета распоряжение «О всеобщем и обязательном рытье населением защитных щелей». Срок исполнения – семь дней. И уже к 15 ноября город подготовился к налетам основательно, но их больше не было.
Уже позже, в книге писателя В. Ржанова «Своими глазами», прочитал, что после налета на город 5 ноября по радио Берлина дважды звучала геббельсовская пропаганда: «4 ноября нашей авиацией уничтожена крепость Чебоксары на Волге и прекратила свое существование». Но никакой крепости в Чебоксарах не было. Обыкновенный город на Волге, находившийся вдали от линии фронта, на расстоянии 700­750 км.
Каждый год 4 ноября я выхожу в 19 часов 30 минут на балкон и будто вновь слышу гул немецкого самолета, взрывы бомб и перезвон пружины от часов. Эти часы и по сей день ходят исправно – достались мне по наследству. Они, как знамение трагического события, которое запечатлелось в моей памяти навсегда.

К. БАКУЗОВ.