От нового спектакля театра «Имярек» остались противоречивые ощущения. Режиссер Виктор Евлампьев выбрал для постановки главу «Дознание» из пьесы Марины Цветаевой «Федра». Женское-женское-женское получилось: вечный сюжет сквозь цветаевскую призму, а на сцене два персонажа – Федра и кормилица.
Говорят, точнее, кричат и всхлипывают – о своем, о девичьем. Нелюбовь к мужу не первой свежести, кипящая юная кровь, прекрасный, чистый, недоступный, невозможный юноша, многочисленные страхи – прежде всего перед собой, перед моралью и законами общества – это Федра. А вот кто такая кормилица? Что нам хотят сказать этим образом? О праве матери вторгаться в душевную жизнь своих чад? Про «я всю жизнь прожила для тебя, а теперь хочу наслаждаться твоим наслаждением»? О том, что и самое ужасное становится допустимым, если его кто-то уверенно посоветовал строгим голосом?
Выдернутый из контекста фрагмент смысла своего не утрачивает (по утверждению режиссера, зрителю вообще нет нужды знать предысторию и последствия – разве только из любопытства), но неизбежно укрупняется до масштабов целого отдельного произведения. И персонажи, их слова и действия, естественно, гиперболизируются. Действие вполне закономерно развивается: Федра ведет себя странно, зарождаются подозрения о ее любовных делах, вот с ними все становится определенно, вот кормилица дает совет опытной женщины и любящей матери наслаждаться, пользуясь красотой, молодостью и женскими чарами, – и вот Федра сдается под градом ее убеждений на милость своих желаний. Но такое ощущение, что смотришь спектакль из чьей-то огромной грудной клетки. Он лишен музыки и озвучен прерывистым женским дыханием, то утихающим, то вновь несущимся как загнанная лошадь, стонами, поскуливанием и услужливым завыванием ветра за стенами зала. Эмоции, порывы – все слишком преувеличено, на грани безумия.
Надо отдать должное актрисам Анастасии Семеновой и Анне Николаевой, они отлично справляются с поставленной задачей. И бешеный прерывистый темп выдерживают, и внятно подают сложнейший цветаевский текст, и предельно искренни в своих эмоциях. Лишь один вопрос не оставляет тебя после просмотра: а зачем?! В чем, собственно, конфликт? Зачем вы так убиваетесь, кричите и мучаете друг друга? Даже очень любящей матери, чтобы узнать о чувствах дочери, не нужно душить ее и кидать из стороны в сторону.
Ну и неизменными остаются в «Имяреке» вступительное слово режиссера, неловко пытающегося объяснить, что и зачем сейчас будут показывать актеры, ужасные костюмы и ужасные декорации. Что до первого – режиссер, похоже, не совсем определился со зрителем: если ты делаешь элитарное искусство, работаешь для избранных интеллектуалов, то зачем же объяснять азбучные истины? А если просвещаешь «простого», неподготовленного зрителя – так зачем же сразу «Федру»-то?
М. Готлиб.
