«Светлая вертикаль духа»
Братья-художники — явление в искусстве довольно распространенное. Достаточно вспомнить Карла и Александра Брюлловых или Виктора и Аполлинария Васнецовых, Константина и Сергея Коровиных или Александра и Альберта Бенуа. Впрочем, как оказалось, двое — еще не предел. В семье директора промышленного банка Михаила Мазанова их было три, и все буквально родились с кистью в руке. А поскольку Михаил Евлампиевич едва ли не каждый вечер проводил в зрительном зале, жаждая отвлечься от счетов, кредитов и прочей рабочей рутины, страсть к миру сцены передалась и его сыновьям. В итоге Анатолий и Виталий Мазановы связали свою жизнь с Горьковским театром оперы и балета имени Александра Пушкина, создав декорации и костюмы к десяткам знаковых спектаклей, а Владимир Мазанов, самый младший из них, уехал в Чебоксары. О нем-то и пойдет речь в нашей статье, приуроченной к 105-летию со дня рождения мастера.
Кажется, в республике нет ни одной сцены, где бы не оставил свой след Владимир Михайлович. В Русском драматическом театре, куда он пришел в 1966 году на должность главного художника, по сей день говорят об оформленных им спектаклях как о чем-то масштабном, весомом, во многом реформаторском, направившем сценографию в несколько иное, непривычное доселе русло. «Обыкновенная история», «Дым», «Пигмалион», «Вечно живые», «Гнездо глухаря», «Белая болезнь», «В двух шагах от экватора», «Все в саду», «Не был, не состоял, не участвовал», «Этот милый старый дом», «Уступи место завтрашнему дню», «Мария», «Мадридская сталь», «Старые друзья», «К морю-океану», «Между ливнями», обожаемые театралами чеховские водевили… Перечислять постановки, обретшие с его легкой руки осязаемое и зримое воплощение, можно до бесконечности.
Особого внимания заслуживают чувашские трагедии «Айдар», «Колокола души» и «Тудимер», игравшиеся на русском языке. Здесь Владимиру Мазанову удалось понять и достоверно передать через внешнюю картинку дух, менталитет и культуру народа, с которым он, уроженец Ростова-на-Дону, прежде никогда не сталкивался, узреть самобытность, богатство и красоту его обычаев и традиций. «Я помню высокое дерево Киремети, — рассказывала народная артистка Чувашии Тамара Красотина. — Оно стояло в середине на втором плане, и почти все действие происходило вокруг него. Нам сшили красивые национальные костюмы с вышивками, были даже обрядовые сцены. Мощное зрелище». Народная артистка Чувашии Антонина Баулина тоже не скупилась на похвалы: «Мазанов — художник от Бога!»
А были еще балеты «Пахита», «Космическая симфония» и «Тиль Уленшпигель», оперы «Царская невеста» и «Чакка», где благодаря таланту Владимира Михайловича даже в оформлении ощущались динамика, внутренняя пульсация и темпоритм. «Всю жизнь он творил свою вертикаль. С самых первых самостоятельных работ шел к раскрытию основного принципа театрально-декорационного искусства: действенный конфликт выразить как борьбу горизонтали с вертикалью в пространственной композиции. Он внес на чувашскую сцену светлую вертикаль духа, победил бытовизм и возвысил реализм в чувашском декорационно-сценическом искусстве», — писал в начале XXI века Иосиф Дмитриев, режиссер Чувашского театра юного зрителя имени Михаила Сеспеля, где Владимир Мазанов оформил спектакли «Клоп» и «Сношенька», «Заветные гости» и «За свободную Италию» по роману «Овод».
Творческий путь заслуженного художника Чувашской АССР Владимира Мазанова начинался в театрах Горького, где он также обучался в художественном училище, и Дзержинска. Но подлинное профессиональное признание мастер обрел в Чебоксарах. Коллеги по цеху до сих пор вспоминают о нем с нежностью, благодарностью и теплотой: «Владимир Михайлович знал историю костюма, разбирался в тканях, умел работать с цветом, формой и фактурой, обладал безграничной фантазией. Все объяснял, вплоть до вытачек и складок. Утром придет — интересуется, как двигается работа. Ткани выбирал лично сам. Артисты его уважали. Он был авторитетом для труппы».
Однако наиболее значительная часть его творческой биографии связана с Чувашским академическим драматическим театром имени Константина Иванова, где он облек в визуальную форму такие шедевры мировой и национальной классики, как «Тихий Дон» и «Поднятая целина», «Варвары» и «Баня», «Ивушка неплакучая» и «Земля и девушка», «Помогите ведущему, журавли» и «Страна Айгуль», «Отец, мать и дети» и «Табунщик». Последнюю пьесу, написанную венгром Эде Сиглигети, с большим интересом восприняли на Втором фестивале драматического искусства Венгерской Народной Республики в Советском Союзе. «Владимир Мазанов дал мощный толчок развитию национального театра. Именно со спектаклями в его оформлении мы выезжали на московские гастроли, получали прекрасные отзывы о постановочной культуре», — отмечал заслуженный артист Чувашии Борис Данилов.
Были и откровенно поворотные работы, переломные с точки зрения художественного видения и ознаменовавшие собой переход на новый этап в искусстве сценографии. Такова, например, драма «После молнии — гром», где декорации сыграли едва ли не ключевую роль в раскрытии авторского замысла. Показательно наблюдение театроведа Фаины Романовой: «Выразительна была сценография: на заднике-горизонте виднелись пронзенные молнией грозовые облака, а в центре сцены единой установкой на весь спектакль возвышалась классического стиля колонна, перевитая алым бархатом. Что-то упорно напоминало о незыблемости культуры, выработанной человечеством, о непреходящих ценностях…»
Не менее красноречиво критики высказались о постановке «Волны бьют о берег», за которую Владимир Мазанов удостоился Государственной премии РСФСР имени Константина Станиславского: «Театр, пожалуй, впервые так категорично отказался от милого его сердцу бытового решения… Все выстраивается в расчете на творческое воображение зрителя, активизацию его мышления. Вот первая картина: комната в доме Яковлевых, полумрак, свет лишь от настольной лампы… Выгородка на сцене чуть выше человеческого роста. А в глубине — огромный полукруглый задник. На темном, мрачном фоне еле заметно проступают контуры церквей, куполов строений, крестов… Выразителен был финал. Перед зрителем — необъятный волжский простор, огромное небо, высокий берег с уходящей от авансцены круто ввысь дорогой. По ней в великое будущее уйдет Владимир Ульянов…»
Образ-символ дороги вообще был в творчестве художника сквозным, для него это и жизненный путь, и безостановочный ход времени, и движение вперед, к непокоренным вершинам. «В декорации нарочито бытовое решение (добротная, сложенная из сибирского кедра изба Андрея, двор с постройками, полевой стан) сочеталось с интересно найденной условностью: через всю сцену уходила вдаль дорога. А в центре, на самом видном месте, стоял столб с черным рупором громкоговорителя, — читаем о драме «Солдатская вдова». — Под звуки торжественного марша откуда-то из глубины дороги прямо к авансцене бегут люди… Они встречают невидимых зрителю солдат. Небольшая сценическая площадка раздвигалась до бесконечности».
Пронзительная история, произошедшая с персонажами этой пьесы, кольнула Владимира Михайловича в самое сердце, поскольку во многом носила автобиографический характер. Вступив в ряды Красной Армии в сентябре 1939 года, он служил курсантом Горьковского училища зенитной артиллерии и заместителем политрука в 18-й стрелковой бригаде, воевал в составе 6-го мотострелкового полка и участвовал в битве под Москвой. Получив боевое ранение, был направлен на лечение в эвакогоспиталь, где воочию увидел лица настоящих героев, коим являлся сам, до конца жизни пронеся в душе чувство долга перед Отечеством.
О работах мастера
ФАИНА РОМАНОВА, театровед:
«Идею спектакля «Кровавая свадьба» (1974) полно раскрывал художник. Зрители видели и потрескавшуюся серую землю, которая где-то далеко, неизвестно где, сливается с таким же серым небом, и грубые камни хижин, и большие пустые кувшины, стоящие на авансцене. И читалось: так же, как ждет влаги иссохшая земля, так ждет счастья человек.
В пьесе «Власть тьмы» (1987) художник добился образного решения, создав оформление в манере широкого живописного письма. Просторна изба Никиты, но здесь душно, мрачно, тяжело. А там, за стенами, — бескрайнее небо и белизна снежных сугробов; первая зелень молодой травки и крона старого дуба, возвышающегося в центре двора, у которого в финале спектакля встанут Аким с Анюткой».
ЛЮДМИЛА ВДОВЦЕВА, театральный критик:
«Оформление в комедии «Горячее сердце» (1981) более чем просто. Крыльцо, небольшой флигелек для прислуги, чуть поодаль, в глубине сцены, добротно сделанные ворота. Над всем этим, немного выдаваясь вперед, словно мрачный портал, нависает серое полотно, расписанное портретами чиновников и купцов. Автор сценографии Владимир Мазанов как бы хочет подчеркнуть типичность героев, с которыми нам предстоит познакомиться. Оформление затем сменится три раза, точно следуя за событиями пьесы, — мы видим и дом городничего с арестантской, с пристанью для лодок; затем — лес, где будут происходить экзотические сцены с переодеванием в разбойников. Но, пожалуй, самое большое впечатление останется все же от первой сцены — именно в ней чувствуется духовное убожество и неопрятность большинства героев действия».
ИОСИФ ДМИТРИЕВ, режиссер:
«В драме «Телей и Илем» (1977) художник создал пространство трагической истории народа, не унижая и не возвышая прошлое. Костюмы персонажей впервые «отделились» от привычных костюмов кроя XIX века. Пусть они были не роскошны, каковыми могли и быть, пусть не было кольчуг на воинах, но они не оскорбляли вкус зрителя… Это было зрелищно без всяческих излишеств, представление звучало мощно, но без ложного пафоса. Музыкальность во всем: в пластике движения мизансцен, в интонациях актерских голосов, в линии костюмов и декораций Владимира Мазанова…»
