Бескозырка белая, в полоску воротник…

(Продолжение. Начало в номере за 5 апреля)

Встреча с Северным флотом

В Архангельске нас встречали с музыкой. А мы, девчонки, думали: Господи, что тут днем танцы? А это нас моряки встречают с оркестром.
Когда нас провожали из Шумерли, там уже было лето, мы в одних тапочках поехали, в чувашских платьях вышитых. А прибыли в Архангельск — там снега полметра. Вначале нас переодели в пехотную форму, подходящей флотской не было. Моряки звали нас деревянными матросами: «Вот деревянные матросы идут». Смеялись над нами. Выдали мужские ботинки 40-го размера, чулки какие-то черные для нас нашли (тут, возможно, Мария Алексеевна чуть запамятовала: в ее краснофлотской книжке указано, что ей выданы ботинки 42-го размера. — Авт.).

«ШУТКИ ДЕВИЧЬИ ЗАБЫТЬ…»
К нам в отряд морской пехоты,
В отделенье первой роты,
Прибыл новенький боец.
Сразу видно: удалец:
Рукава длины не в меру,
Сапоги не по размеру,
Носит юбку и берет
И на вид 15 лет.
Мы с приятелем спросили:
Вы зачем к нам прикатили.
Знать пора вам по уставу,
Нужно быть умелой, ловкой,
Обладать морской сноровкой,
Шутки девичьи забыть,
Моряком отважным быть.
Вот такие стихи в боевой листок в первый же день сочинил про нас краснофлотец Петр Одинцов.

Еще в это время белые ночи стояли, мы не спали месяцами, пока к этому не привыкли. Потом нам выдали юбки, полосатые тельняшки, мужские бушлаты. Постоянно заставляли чистить пуговицы, чтобы блестели…

Беломорская флотилия

Нас привезли в Соломбалу, это на другом берегу Северной Двины от Архангельска. Там был штаб Беломорской военной флотилии. Меня сразу взяли в штаб флотилии, в организационно-строевой отдел — все-таки у меня среднее образование. Сводки всякие надо было составлять — сколько человек погибло, сколько осталось. Все карточки по личному составу вела — кто в каких боях участвовал, кто умер, кого наградили… Встречала в картотеке и имена своих земляков. Но уже не помню, кого именно.
Еще моей работой было передавать сообщения из штаба флотилии в воинские части. Они поступали зашифрованными, раскодированием по кодовым таблицам занималась я. Сидишь, ночь уже, а спать нельзя, надо было скорее доложить о положении дел своему командиру — начальнику штаба. Когда сводки составляли, самое страшное было, сколько погибших, сколько раненых. Вот это я не люблю вспоминать. Было очень тяжело и больно. Не хочу рассказывать, время было тяжелое не только для нас — для всех… Я была командиром отделения, потом дослужилась до старшины 2-й статьи Северного флота.

Бомбежки

Бомбили нас еще как! А при тревоге я обязана была спасти всю картотеку Беломорской военной флотилии, упаковать ее в мой рюкзак. И пишущую машинку сохранить.
Однажды, когда я бежала в убежище, меня ударило воздушной волной. Снесло прямо до Северной Двины. Я очнулась — лежу в воде, рюкзак сзади валяется. Хорошо, что документы сохранились…
Потом разбомбили первый госпиталь. Нас посылали разбирать развалины, искать живых. Там люди лежали по госпиталю… страшно было смотреть. Много всего было.
Штаб флотилии находился на берегу Северной Двины. В тех местах было много сосланных противников советской власти, недружелюбно к ней настроенных. Сидишь в бомбоубежище, а они ракеты пускают. Дескать, вот мы. А прилетало бомбить по 6-7 самолетов, делали по 3-4 захода. Мы все время ходили с противогазами, снимать их не разрешалось. Постоянного оружия у меня не было, если осложнялась обстановка или учеба какая — выдавали винтовку старенькую, образца 1891 года. Я не думала, что вернусь домой — такая война шла. Почему-то такое впечатление у меня было.

СПРАВКА «СЧ»

Архангельск нами сегодня воспринимается как тыл, но в войну было иначе. За первые 2 года войны над Архангельском было зафиксировано 465 полетов вражеской авиации. А в августе – сентябре 1942 года, когда туда прибыла группа девушек из Чувашии, на город было сброшено 21000 зажигательных и 96 фугасных бомб.

Килька

Разрывы бомб глушили рыбу, которую потом прибивало к берегу. Особенно много было кильки. Дежурные по камбузу ходили ее собирать. Засолим, через полчаса соленую уже к столу можно было подавать. Нас в это время всегда сопровождали краснофлотцы, потому что в Белом море встречались немецкие подводные лодки, немцы и на берег выходили. Поэтому по Белому морю всегда наши наблюдательные посты стояли, по одному мы никогда не ходили, только вооруженные.
Братцы
Меня все время посылали на корабли проверять личный состав — кто ранен, кто что. Ходила я по многим кораблям. Беру список и иду. Экипажи выстраивались передо мной с командиром. Я кричу, они отвечают. Моряки не любили пускать женщин на корабль. Командир скажет: пустить, звонили, сказали так-то и так-то. В туалет надо — меня в гальюн проводят, и дежурный будет стоять, чтобы никто не заходил…
Моряки всегда заступались за меня. Помню, комендант в общежитии все время цеплялся ко мне. То кусок хлеба найдет в тумбочке, то неправильно заправлена кровать. Все время меня наказывал нарядом вне очереди — посылал картошку чистить на камбуз, целый мешок картошки. Об этом уже знали моряки. Ребята меня всегда выручали. «Ой, — говорят, — Машу опять на картошку посадили». Соберутся четверо с ножами, придут тайком мне помогать. Приходит комендант с проверкой, а картошка вся уже начищена.

Есть что вспомнить.

Hello, Мария!
К нам часто приходили корабли союзников, мы с ними не раз встречались. У нас был клуб международный. Англичане, американцы и мы по увольнительным билетам ходили туда. А я была допущена к секретному делопроизводству, поэтому меня одну никуда не отпускали. У нас были гражданские знакомые в городе, они нам юбки давали, кофты. Мы одевались в гражданское и ходили в этот клуб. Меня однажды там в гражданской одежде моряки забрали к начальнику штаба. Потом мне сказали: «На двое суток на гауптвахту!» После этого я в клуб уже не ходила. Отсидела, куда денешься.
…С американцами мы танцевали — они подходили и приглашали. Разговаривали только взглядами, языка же мы не знали. Они очень внимательные были. Всегда в карманах шоколад таскали. Пригласят танцевать и плитку шоколада дадут обязательно…

Домой!

О Победе нам объявили 9 мая, в обед. Выдали по 100 грамм водки. Обед был немножко вкуснее, чем обычно. Больше ничего. После обеда, конечно, опять на работу. Никто никаких праздников не устраивал.
Нас демобилизовали только 15 декабря 1945 года. Сначала надо было из Архангельска доехать до Москвы. Ехали в теплушках, там буржуйки горели. На каждой станции выбегали, дрова искали, какие-то заборы ломали. Солому использовали — скручивали ее, затаскивали в вагон и топили. Из Москвы домой я тоже ехала в товарном вагоне. На ишлейском разъезде меня встретил братишка…
Моряки про нас к демобилизации песню сложили: «и положено вам в самых модных туфельках ходить». В дорогу нам выдали красивые туфли, новую форму. У меня брат в Москве учился, я зашла к нему. А ему надеть нечего. Я сняла новую черную флотскую шинель и оставила брату. А сама осталась в той шинели, в которой демобилизовалась, в ней и приехала домой.
Привезла флотскую форму, тельняшку и бескозырку. А у меня шесть братьев, все мальчишки, и, конечно, попросили поносить. Потом вся деревня фотографировалась в моей форме — бескозырка, тельняшка, фланелька…

Такая жизнь

Валентин, будущий муж, служил на Дальнем Востоке и приехал домой раньше меня. Он хорошо учился в школе. Еще до призыва его, окончившего десять классов, отправили в соседнюю Большеатменевскую 7-летнюю школу преподавать историю и физику — учителей не хватало. А когда война кончилась, к 1 сентября всех учителей демобилизовали. Вернулся и он, и также работал в этой школе.
Уже в 1946 году у нас родилась дочь. Зарегистрировались сами и дочку зарегистрировали. Вот и все. Какая свадьба, вы что! В то время ни у кого ничего не было, мы получали по 300 грамм хлеба в день да по 200 грамм сахара и масла в месяц! Все по карточкам, а на рынке только морковь можно было купить на мою месячную зарплату. Я тогда в Чувашпотребсоюзе работала в плановом отделе.
Когда дочь родилась, для нее не было ни садика, ничего. Пришла в отдел кадров, говорю: «Дайте мне хоть отпуск, ребенку всего месяц, куда мне его девать?» А мне отвечают: «Не ты одна женщина, не ты одна рожаешь, выходи на работу».
Я пришла и говорю мужу, вот так, что теперь будем делать? Решили отвезти ребенка к матери, у нее была корова. В вагонах места нет, муж меня посадил на крышу вагона. Из Чебоксар в Шумерлю я с месячным ребенком ехала зимой на крыше вагона. В Шумерле меня встретили — свекровь моя узнала, что мужчины едут в Шумерлю и прислала мне с ними тулуп. На подводе я ехала, укутав ребенка тулупом около груди. А когда привезли они меня, не могла сойти с подводы — до такой степени замерзли ноги. Меня люди сняли с подводы и затащили к матери. Она полезла в подпол, достала скипидар, натерла меня, и ноги отошли.
Дочь Альбина сейчас научный работник, в Академии наук в Москве. Ее специальность — физика твердого тела. Уже тоже вышла на пенсию.
Муж окончил высшую партийную школу, учился в Казани и в Горьком. После окончания школы его направили в распоряжение МВД. А я 15 лет работала главным бухгалтером в ресторане «Волга».

«Я жалела людей…»

Я помню, как девчонки поварские курсы окончили… Зима на носу, а у них зарплата 45 рублей в месяц. Приходят ко мне и говорят: «Бухгалтер, дай справку, надо зимнее пальто купить». Я говорю: «Девчонки, надо полгода отработать». А они говорят: «Как мы будем работать, когда нам надеть нечего? Дай справку, что полгода работали». Всем выдала, все равно же я удержу потом из зарплаты. Государству убытка я не сделала, а девчонки были все одеты. Мне их жалко было, потому что сама в таком же положении была, росла в бедной семье. Особенно жалко было одиноких женщин. Бывало, приходят: «Детей кормить надо, аванс выпиши». «Только, — говорю, — выписала». «Ну хоть немножко выпиши!» Два аванса давать нельзя, но я все равно выписывала…

В ответе за страну

Я считаю, что я прожила счастливую жизнь. Что такое счастье в моем понимании? Никто меня не обижает, со всеми я живу в дружбе. В любой конец Советского Союза можно поехать — никто тебя не тронет. Это было самое настоящее счастье.
Я никогда на работу по заявлению не поступала — меня уважали, все время выдвигали с работы на работу. Хочу сказать всем спасибо.
Думаю, что молодежь у нас неплохая. Я бы им пожелала, чтобы они учились, стали образованными людьми. Чтобы дружили между собой — какой бы национальности ни были, какого бы возраста. И чтобы помогали друг другу в жизни. Это очень важно.
Во время войны мы жили намного дружнее. Когда не было спичек, из дома в дом уголь таскали, чтобы затопить печку. Выручали, если не было куска хлеба. Если к кому-то похоронка приходила, все собирались, успокаивали. Я тогда дома не жила, но по рассказам матери помню. Сейчас уже не то…
Еще жалко, что сама-то я живая, а все мои друзья-товарищи давно умерли. Меня поздравляют с праздниками, оказывают уважение, а они в земле лежат. Всегда вспоминаю их.
Я благодарна за то, что мне довелось Родину защищать. Всегда говорила: «Я Родину защищала, как мужики».

КСТАТИ

1 сентября Марии Алексеевне исполнится 99 лет. Но ее активности может позавидовать каждый. Еще лет 7-8 назад она с сыном Анатолием сплавлялась по местным рекам. В ее активе Сура, Цивиль, марийские Илеть, Кокшага, Меша, Юшут… Без смеха не может вспомнить, как во время сплава по Суре ниже Алатыря их катамаран во время сильного ветра перевернулся, пришлось ловить его. Любит своих детей и живет ими, радуется, что вырастила их достойными людьми.

Девушки-краснофлотцы Беломорской флотилии. Крайняя слева в первом ряду — старшина 2-й статьи Мария Волкова.