Военный рассказ Алексея Толстого «Русский характер» о танкисте с обожженным лицом в моей семье читали все — от мала до велика. Мы знаем почти наизусть историю лейтенанта Егора Дремова, славно воевавшего на фронтах Великой Отечественной, танк которого во время боев под Курском был подбит снарядом и загорелся. Все, что происходило в рассказе с изуродованным войной танкистом, было знакомо нам до боли в сердце. С таким же изуродованным лицом попал в госпиталь мой дядя — старший брат моей мамы танкист Василий Петрович Судаков (20.09.1925, д. Тоскаево Батыревского уезда Чувашской АО — 08.04.1997, г. Ташкент), воевавший на фронте в 18 лет.
Конечно, я не видела дядю Васю таким, каким он был на лицо от природы. Я родилась, когда ему было 53, а война закончилась более 30 лет назад. Знала его уже кандидатом технических наук, доцентом Ташкентского института инженеров ирригации и механизации сельского хозяйства, автором десятков научных публикаций и научно-технических отчетов, заслуженным работником водного хозяйства Узбекской ССР. За его плечами были годы успешной работы инженером-проектировщиком Фархадской, Аксунской, Нукарской, Пайтакской, Южно-Ферганской ГЭС, главным инженером проектов Каршинской и Голодностепской автоматизированных насосных станций, начальником научно-исследовательского отдела института «Средазгипроводхлопок», председателем методической комиссии по гидротехническому строительству Узбекистана.
Помню персики и хурму, которые он привозил из Ташкента в самодельных деревянных ящиках с удобными длинными ручками, когда приезжал летом к родителям, к моим бабушке и дедушке, в глухой чувашский поселок в одну улицу под названием Смычка в Ибресинском районе. Сюда семья Судаковых в числе прочих молодых семей переехала в 1934 году. Василия Петровича тянуло в эту лесную деревушку, потому что еще мальчиком трудился здесь, помогал яльчикским переселенцам закладывать первую улицу, созывал в отцовскую избу членов правления колхоза. Эту любовь к людям родного края он сохранил на всю жизнь.
О том, как чувашский парень оказался в Ташкенте, я тоже знала: он лечился в госпиталях после ранения на фронте. Как рассказывала бабушка, в 1940 году Вася с отличием окончил Бахтигильдинскую семилетнюю школу, после которой сразу поступил в Батыревское педучилище. Учился в одном классе с Петром Денисовым, ставшим потом доктором исторических наук.
Однажды (это было в 1943 году, мой дедушка уже второй год как воевал на фронте) бабушка зашла в дом, а там, средь бела дня, посреди недели, лежит на полатях Вася. Бабушка, у которой на руках оставалось шестеро младших детей, рассердилась, схватила кочергу: подумала, что сына выгнали из педучилища. Дядя Вася вскочил: «Мама, ты что?! Мне повестку прислали, я на фронт ухожу!» А было ему только 17… Бабушка потом всю жизнь переживала за ту свою горячность.
Отправили парня в танковое училище. Пока учился — исполнилось ему 18, и сразу — на фронт. С 1943-го гвардии сержант Василий Судаков воевал на Воронежском, затем на 1-м Украинском фронтах в составе действующей 3-й гвардейской танковой армии. Трижды был ранен. В октябре 1944-го его танк подорвался, экипаж погиб, молоденького командира танка Васю выбросило взрывом. Обгоревшего, с кровавым месивом вместо лица, его подобрали санитары.
Кажется, дядя Вася родился в рубашке — в тот день он дважды избежал смерти. Подобранных с поля боя раненых солдат укладывали кругом в большой палатке, и пока санитары ползали, собирая других, ворвались туда фашисты. Всех раненых в палатке расстреляли, а дядю Васю, лежавшего справа прямо у входа, фашист пнул ногой, сказал «капут» и даже не стал тратить на него пулю. А танкист-то был в сознании!
В Чкаловском военном госпитале хирурги заново собрали ему лицо: вырезали полоски кожи с его же бедра и накладывали на обугленные кости. После десятков медицинских операций разрешили солдату побывать дома. К родителям в Чувашию он добрался с повязками на лице. Лицо без носа, без повязок показал только маме, моей бабушке. Младшие сестры его рассказывали, что бабушка потом тайком, чтобы дядя Вася не увидел, долго и горько плакала… Своего сына-героя она всячески подбадривала. Все понимали, что жизнь дороже красоты и что боевыми медалями и орденом Отечественной войны I степени молодого бойца просто так бы не наградили.
Потом «достраивали» и лечили лицо в солнечном Ташкенте — там был подходящий климат для заживления ран. Лечился несколько месяцев. Чтобы заглушить боль, брал в руки книги. Задумал учиться и в госпитале же поступил на заочное отделение Ташкентского института инженеров ирригации и механизации сельского хозяйства. Раненые бойцы, соседи по палате, ухмылялись: урод, без лица, а хочет учиться… Зачем? А молодой танкист упорно занимался и не унывал — читал, чертил, конспектировал, решал задачи… Слава богу, глаза были целы, руки и голова работали — прямо как у Егора Дремова в «Русском характере».
После войны Василий Петрович Судаков остался жить и работать в Ташкенте. Другого климата новое лицо не выдержало бы. Ему предложили преподавать в институте («ты же хотел быть учителем») — были очень нужны технические специалисты для восстановления сельского хозяйства. В институте инженеров ирригации познакомился со своей будущей женой — аспиранткой Любовью Александровной Рябовой (ее родители переехали в Ташкент с Урала еще в 1930 году, спасаясь от голода). Тетя Люба была доброй, красивой и очень многим нравилась, но только дяде Васе ответила «да». Она рассказывала, что выбрала его не умом, а сердцем. Интуитивно поняла, что с этим человеком в жизни будет надежно. В нем чувствовался крепкий характер и стержень. К тому же «у него были завидно густые волнистые волосы и красивая фигура» — он очень уверенно держался, несмотря на трудности и ранение. Эта стать и ум, к слову, перешли по наследству к его детям и внуку.
Стержень чувствовался у всех Судаковых, в том числе у моей мамы Зои Петровны Судаковой. Это удивительное качество чувашской натуры называется «аптраманлăх»: умение не унывать, трудиться и приводить жизнь в порядок, что бы ни случилось. Хочется верить, что крепкость судаковского стержня немного досталась и нам, племянникам и племянницам, — именно она помогла более-менее достойно выдержать судьбу, выпавшую на долю постперестроечного поколения россиян.
Когда дядя Вася ушел из жизни, мне было 18 — ровно столько, сколько ему, когда он уходил на фронт. Вся жизнь, которая разворачивалась у меня впереди, неизменно освещалась славой ратных подвигов моих двух родных дядей и двух родных дедушек, верой и правдой защищавших Родину в трагические годы Великой Отечественной войны. Пусть для нынешних молодых людей светочем в жизни станут их братья и отцы, героически отстаивающие правду и суверенитет современной России на фронтах специальной военной операции на Украине.
Такие скромные герои добивались великую победу и защищали нас потом. настоящиелюди! спрпибо за материал.
Родом из деревни Тоскаево Яльчикского округа была прототип главного персонажа цикла стихов «Чёрная чадра» Педера Хузангая Наталия Осиповна Павлова (1900-?) , большую часть жизни прожившая в городе Ашхабаде. Она туда попала в голодный 1921 год. Год смерти не известен, не думаю, что она дожила до наших дней. Но в конце 20-го века встречалась с Петром Чичкановым.