Эти слова своего отца Прасковья Корина помнила всю жизнь
В небольшую экспозицию Художественного музея ко Дню чувашской вышивки вошел необычный портрет. На первый взгляд — ничего удивительного: немолодая женщина с явными тюркскими чертами полноватого лица сидит, спокойно сложив руки на коленях, и, повернув голову, смотрит на зрителя. На ней чувашский костюм, какие носили в начале прошлого века анатри: красное пестрядинное платье, передник с тканым узором. Широкий белый сурпан, богато декорированный на конце, закреплен специальным платком — сурпан тутри. Мягко мерцает серебром нагрудное украшение. Только невольно задаешься вопросом, как этот колоритный наряд оказался на модели — Прасковье Кориной, супруге известного русского живописца Павла Корина.
Прасковья Тихоновна с 1936 года работала реставратором в ГМИИ имени Пушкина, после войны восстанавливала полотна, вернувшиеся из эвакуации и попавшие в музей из Дрезденской картинной галереи, а с момента образования Дома-музея П.Д. Корина в 1968-м была его хранителем и заведующей.
Главным ее учителем был сам Корин, но любовь девочки к рисованию проснулась гораздо раньше, до встречи с ним. Уроженка села Ермолкина Белебеевского уезда (ныне Белебеевский район Башкортостана), она сразу после рождения осталась без матери, росла в приемной семье, а учиться ее родители отправили в Слакбаш. Там Паня жила у родственников, которые оказались… родителями Константина Иванова.
На стенах было множество карандашных портретов, сделанных его рукой — будто музей! Девочка, конечно, загорелась желанием рисовать и мечтала познакомиться с Константином, когда он вернется из Симбирска. Но не успела — сама отправилась в Москву, в приют при Марфо-Мариинской обители. Там Прасковья училась на помощника провизора, но про живопись не забыла — по ее горячей просьбе Корина и пригласили обучать юных воспитанниц.
За десять лет жизни в столице чувашский она почти забыла, только и могла на родном языке, что «Отче наш» прочитать. В 1921 году не выдержала и поехала на родину. Отец тогда сказал ей: «Желаю тебе счастья, жизни хорошей. Только запомни мои слова: где бы ты ни была, кем бы ты ни была, — возвысишься, упадешь в счастье и несчастье, — помни, что ты чувашка, никогда не забудь».
И она помнила. И в светлые дни, когда Корин подружился с Горьким, ездил на Капри писать его портрет, получил наконец собственную мастерскую на Малой Пироговской, путешествовал по Европе. Помнила и в страшном 1937-м, когда имя художника очерняли в центральной прессе, а в Третьяковке сняли все его картины, в том числе и тот самый портрет Алексея Максимовича.
И когда Надежда Алексеевна Пешкова (невестка писателя и ученица Павла Корина) решила сделать ее портрет, Прасковья Тихоновна стала искать чувашский костюм. С этим ей помог еще один московский художник с чувашскими корнями — Иван Васильевич Дмитриев, уроженец села Матаки (отсюда и особенности наряда).
Уж не знаю, сберегло ли семью отцовское благословение и народные узоры-обереги, или просто судьба повернулась к Кориным лицом, но к 1939 году все наладилось: появились заказы от Комитета по делам искусств, вернулась любовь зрителя. А потом были «Александр Невский», хрестоматийный «Портрет маршала Жукова», спасение картин из фондов ГТГ, персональная выставка в Нью-Йорке и мировое признание.
Когда в 1976 году Прасковью Тихоновну навестил директор Чувашской художественной галереи Николай Садюков, она вспомнила о портрете и всем сердцем ратовала за то, чтобы эта работа, с которой столько связано, оказалась в Чувашии. С тех пор картина и украшает отдел русского и зарубежного искусства нашего музея.
