Длинная дорога Феоктисты Пронюхиной

Вглядываясь в пройденный Феоктистой Григорьевной Пронюхиной жизненный путь, вслушиваясь в воспоминания о ее долгой и далеко не легкой жизненной дороге, я не перестаю удивляться, как она продолжает радоваться каждому дню жизни, не жалуется на судьбу, верит в светлое будущее.

Жуткое дыхание войны

Первый год войны для нее был, наверное, самым тяжелым. Отца, Григория Трофимовича, призвали на фронт в первые же месяцы войны, 18 сентября. Потом слегла мать, Анна Петровна. Ее направили для лечения в Чебоксары. Феоктисте пришлось ездить к ней проведывать. Во время одной из поездок ей пришлось почувствовать, что такое война — Чебоксары бомбили. Это было 4 ноября 1941 г. Самой бомбежки Феоктиста не видела, не видела и самолет в небе. Наверное, добралась до города позже, уже в темноте. Обо всем узнала утром на следующий день, 5 ноября, когда пошла к матери в больницу, что была на улице Чувашской (это сегодня улица Константина Иванова). Уже шли дожди, похолодало. «Где-то у моста через Чебоксарку стали встречаться возмущенные горожане. Все говорили, что немец бомбил город. Что попали в здание суда. Что там было, не знаю. Что бомбы упали и на той стороне Волги. Милиция была на машинах, не пропускали. Было страшно», — до сих пор не может забыть Феоктиста Григорьевна ту тревожную осень. Ведь ее родную деревню отделяло от Чебоксар каких-то пятьдесят с лишним километров — это даже для тихоходного немецкого «Юнкерса» меньше десяти минут лета.

Чтобы не прошли танки

Военные заботы навалились и на родную деревню Феоктисты Верхнее Байгулово, что в Козловском районе. Однажды правление колхоза объявило общий сбор. Народу пришло много, поэтому собрание провели прямо на улице, хотя было холодновато, местами уже лежал снег. Говорили о том, что война может докатиться и до их родной деревни, что нужно строить оборонительную линию, чтобы не могли пройти вражеские танки.
Для противотанкового рва выбрали левый берег реки Аниш недалеко от ее родной деревни.
— Народу не было. Некого направить. Отправляли на валку леса, в Свердловск на военный завод, туда, сюда… — вспоминает Феоктиста Григорьевна. — К декабрю нас собрали и направили. Два с половиной километра нужно шагать. Утром встаем и идем. Хотя нам исполнилось лишь 15, со мной была Тамара Албутова, еще был парнишка, но он сломал ногу, и нас осталось меньше. Мы, подростки, были всемером. К сожалению, они все уже ушли из жизни, осталась в живых лишь я одна. Никого нет… Женщины пожилые были втроем, один старик. А руководителем был эвакуированный из Ленинграда. Он был инвалид, работать не мог. Валили лес, строили землянки для бойцов. Использовали дубы. Из них строили перекрытия дотов, стелили полы.

Боялись, что война дойдет и до наших мест. Очень этого боялись.
Самим даже некогда было зайти в построенные нами же землянки и доты, чтобы спрятаться от ветра и снега и согреться. Нам говорили, что нужно быстрее все завершить. Что нужно спешить. Что немец дошел до Москвы. И мы трудились ударно. Свой пай мы завершили полностью.

Все, как один

— Работал весь народ. В нашей деревне не было дома, в котором не жили бы строители оборонительной линии, человек по пять-шесть со всего района. И у нас дома жили пятеро. Два месяца. На работе не кормили, приходилось брать на обед из дома. Днем домой не отпускали. Возможно, тех, кто издалека, и кормили. А мы-то рядом с домом, лишь два с половиной километра, утром завтракали дома. И проживавшие у нас завтракали с нами. На обед мать что-нибудь давала с собой. Устраивали костер, в котелке грели воду. Теплую воду закусывали тем, что взяли из дома. Вот тебе и обед…
Сорок один градус, а мы все работаем. Все работаем. Земля промерзает все глубже и глубже. Мы работаем, снимаем ее лопатой. Иногда были вьюги, тогда немного теплело. Но работать труднее. Снег валит, ветер сильный, а мы все равно работаем. Инструмент (кирку, лопату) каждый приносил свой. Поэтому возможность копать была. Инструмент оставляли там же, его никто не трогал. Вот так мы работали там до полного завершения. Вышли в декабре и работали декабрь, январь, февраль. Где-то 4 февраля, наверное, мы полностью завершили работу и вернулись домой. А байгуловские еще работали на своем участке, они завершили позже нас. Кто как работает, кто как организует, наверное.

Ров

— Копали до глубины два метра. Говорили про танковый канал. Может, правильно он назывался рвом. Оставляли специальное место, чтобы землю выбрасывать носилками. И ведрами вытаскивали. Разбрасывать по сторонам было нельзя, только в сторону Аниша. Оттуда с запада могли наступать вражеские танки. Кугеевский лес кончается, потом поле, вот наша бригада там была как раз. Мы были на горе немного, а река Аниш — внизу.

На руках у меня были домашние рукавицы. Мама специально связала, чтобы работать — в мороз без рукавиц нельзя. Все на рукавицы кожаные заплатки пришивали и работали.
Земля была очень мерзлая. И бригадир наш, который из Ленинграда, очень старался. Он договорился с кузнецами из деревенской кузницы изготовить что-то вроде зубил. Лопата мерзлую землю не брала, ничего нельзя было сделать. Лом нужен или что-то другое. А эти зубила старики забивали кувалдами и откалывали куски мерзлой земли. Вот мы ее и таскали. Носилки таскали вдвоем — впереди и сзади.
Там, где можно было, землю взрывали. Но потом ее все равно нужно было убирать. Очень тяжело было вытаскивать — из брезента или другого грубого материала изготавливали что-то вроде ведер и с помощью веревки вытягивали из рва. Чтобы работать в темноте, приспособили ручные фонари.

Счет шел на часы

— Рано утром бригадир ходил по улице и стучал в окна, будил, чтобы все вовремя вышли на работу.
Мама меня будила в полшестого: «Вставай, вставай!» К шести утра мы выходили и до шести вечера работали. Двенадцать часов, раньше никто не уходил. Потом шли домой — надо было пройти пешком два километра. Машину или лошадь за нами не посылали. Ломы, лопаты мы с собой не брали, оставляли там, их никто не трогал.
В любую погоду работали, даже в 40-градусные морозы. Но в такие морозы работали чуть меньше — по 10-11 часов. Если теплее, работали с шести утра до шести вечера, по 12 часов. Потом возвращались домой. Хотя нам исполнилось 15 лет. В школу мы тогда не ходили — всех отпустили с занятий.

Враг под Москвой

— К нам приходили офицеры, трое или четверо, и торопили нас: «Враг под Москвой. Торопитесь, пожалуйста, работайте!» Раза два-три приходили, проверяли, как мы работаем. В первый раз пришли, когда мы то ли десять, то ли одиннадцать дней отработали. Помню, один был майор, говорил по-русски, что немец под Москвой, что нужно торопиться со строительством противотанковой линии. Приказали увеличить рабочий день. Каждый день работали с шести утра до шести вечера, потом возвращались домой. Через две недели офицеры снова пришли — проверяли, насколько мы продвинулись вперед. Нам сказали: «Молодцы!»
Забегая вперед, скажем: лет десять назад Феоктиста Григорьевна с двумя своими подругами решила побывать в тех местах, где суровой зимой сорок первого года строила оборонительный рубеж. «Еле-еле разыскали, — вспоминает она. — Ездили с поисковиками из университета. Они смотрят на навигатор и говорят, что там дороги нет». А Феоктиста Григорьевна стала убеждать, что дорога точно есть. Как же ей-то не знать, ведь каждый метр сотни раз пройден ногами, и вся земля перебрана своими руками. «Окопы заплыли, едва заметны. Новый лес вырос. Но все-таки нашли то место», — говорит она…

Стратегическая дорога

После завершения строительства оборонительной линии прошло, наверное, не больше двух-трех недель, как ее в составе группы таких же девушек направили на строительство стратегической дороги, связывающей центр страны с Казанью и Уралом, где развертывалось производство необходимой для фронта продукции на эвакуированных из западных областей и республик СССР оборонных предприятиях. «Мы называли ее военной дорогой Москва — Свердловск, — вспоминает Феоктиста Григорьевна. — Сперва убирали на месте дороги землю, потом таскали носилками камни и гравий, рассыпали ровно. Они уже были привезены к месту строительства. В первые недели я жила у тети в Карачево, потом стала ходить со всеми вместе домой. Наша норма была от Аниша до поворота на Карачево. Позже строили на участке дальше. Автомобильную дорогу полностью строили мы».

Пленные — уже не фашисты

— У нас в Байгулово в войну в церкви жили военнопленные немцы. Церковь была закрыта еще до войны и не работала. Наверное, они появились в сорок втором году и жили долго. Чем занимались, не знаю. Но где-то работали. Очень много их умирало, чуть ли не каждый день были похороны. Их хоронили на нашем же кладбище около Кугеево, но подходить к пленным было опасно, там строгая охрана была. После войны немцы уехали.
Однажды мы в колхозе собирали картошку. На земле осталась самая мелкая, которую мы и не брали. Пленные возвращались с похорон мимо нас (дорога-то одна была), и один из них стал собирать на поле вот эти оставшиеся мелкие картофелины. Мама говорит: «Что собирает? Дай я тебе дам ведро». Я говорю: «Не давай, арестуют нас!» А она отсыпала этому пленному солдату в его потрепанную сумку ведро картошки. Мама говорит — не дай бог, кто увидит. Пленный солдат плакал, благодарил по-своему. Они голодные, наверное, были. В деревне к пленным никакой ненависти не было».

Жалостливое сердце солдатки

Удивляют материнские сердца! Муж у Анны Петровны, рядовой 2-го батальона 1326-го стрелкового полка 145-й стрелковой дивизии Григорий Трофимов как раз в это время был ранен в правое плечо. Это второе ранение оказалось тяжелым, не то что первое месяцем ранее. Пришлось согласиться на отправку в тыловой госпиталь № 1887 в город Владимир. И в это время его жена заботится о пленных немцах, делится с ними ведром собранной картошки! По законам того времени ее могли жестко наказать, но ни бригадир, ни другие колхозники ничего не сказали, сделали вид, что не заметили. А немцы пересыпали всю картошку в какие-то холщовые сумки, благодарили по-своему Анну Петровну, плакали от такого ее сердечного поступка…
Кстати, Григорий Трофимов отмерил за свою жизнь целых три войны, вернулся с фронта после трех ранений с осколком в груди, был представлен к ордену «Слава» 3 степени, но ему дали Красную Звезду. Бывалый солдат на судьбу не серчал, усердно работал в колхозе. Старожилы помнят его до сих пор. Жаль — прожил мало, в 1972 его не стало.

Неожиданная встреча в Германии

— После войны мы побывали в Германии, — продолжает свой нехитрый рассказ Феоктиста Григорьевна. — Немцы встретили нас нормально, знакомили с городскими улицами. Вечером пригласили всю группу в столовую. Рассадили — немец сидит, я сижу, потом снова немка или немец. Начали разговаривать. Оказывается, тот, что сидел с правой стороны от меня, немного по-русски понимает. Узнал, что я из Чувашии, спросил откуда именно. Ответила, что из деревни. «А из какой деревни?» Я отвечаю: «Верхнее Байгулово». «Повторите еще раз!» — просит. Я повторила, а он неожиданно заплакал. Оказывается, ему наша деревня очень знакома и памятна. Он пригласил переводчицу и объяснил через нее, что во время войны жил в плену в Байгуловской церкви. Говорил, что жили плохо. Наверное, было голодно и холодно. Вряд ли церковь отапливалась. Вот так случайно встретились с ним в Германии…

Лакреевский — родной дом

Это сегодня Лакреевский парк — любимое место отдыха многих горожан. А тогда, летом 1942 года, он стал домом для тех, кто строил железнодорожную ветку от дороги Чебоксары — Канаш на еще строящийся Чебоксарский электроаппаратный завод. В 40-е годы его больше называли «ХЭМЗой» (Харьковский электромеханический завод имени И.В. Сталина был эвакуирован в Чебоксары осенью 1941 г.) или заводом № 654. Летом 1942 г. Феоктисту вместе с другими девчатами отправили пешком в Чебоксары на эту стройку.

«Хотелось быстрее завершить. Каждому определялась норма. Закончишь, и можешь идти домой, — вспоминает Феоктиста Григорьевна. — Два месяца и одиннадцать дней мы жили в Лакреевском лесу. Строили шалаши и жили в них. Все с той же бригадой работали и здесь. Я вспоминаю часто, как мы работали. Постоянно вспоминаю. Очень тяжело было. Нам в основном приходилось таскать и разравнивать землю.
Воды не было. Не высыпались. Пятнадцатилетним девчонкам тяжеловато было. Но работали. Там и старухи, и такие, как я, пятнадцатилетние. Землю таскали, выравнивали…»
в тему
Теперь-то мы знаем, для чего терпели девчонки такие лишения. Построенный на базе эвакуированного из Харькова завода 654-й буквально задыхался от дефицита электроэнергии. По построенной ими железнодорожной ветке в 1943 году на завод был доставлен привезенный с ХЭМЗы паровоз, его пытались использовать для обогрева корпуса «А». А в августе 1945 года по этой дороге прошел целый электропоезд из семи вагонов, который в последующие пять лет выручал электроэнергией и теплом не только свой завод, но и весь город.

Смена фамилии

Затем в жизни Феоктисты была учеба в пединституте, работа по распределению учительницей чувашского языка в Тузи-Муратской школе Вурнарского района. Здесь она нашла свою судьбу — создала семью с вернувшимся с войны Петром Пронюхиным, поменяла свою девичью фамилию Трофимова на фамилию мужа и ни разу не пожалела об этом.
Ей пришлось на несколько лет выехать в Мурманскую область по его месту службы. После возвращения на малую родину Феоктиста Григорьевна долгие годы работала на Чебоксарской трикотажной фабрике, в книжном издательстве. Вырастила троих детей, которыми гордится и радуется каждому их приходу. А о шести внуках, трех правнучках и двух правнуках может говорить, не умолкая.

Маленькие радости

«Когда мы копали окопы, у нас выпускали газету. Того мальчика, мастера по фамилии Степанов, уже нет в живых. Вешали на краю леса, где веток много. На обратной стороне газеты наклеили какую-то ткань. Бумага-то быстро рвется, а с тканью — нет. Не помню, как называлась эта газета. Писали в ней, кто хорошо работает, кто ленится. Я не была ленивой, куда бы меня ни назначили, всюду работала. Про меня писали в газете, хвалили. Моя фамилия всегда была в газете. Но не только моя, нас же было в бригаде 38 человек. Фотографий тогда не было, только Петр Сотников для газеты делал что-то, снимал. У него старший брат был, в другой школе работал, он помогал, наверное».
(От редакции: возможно, в семье Сотниковых сохранились фотографии строительства рубежа. Они сегодня были бы бесценны для сохранения памяти о подвиге ее строителей).

Лозунг звал к Победе

«На краю леса висел лозунг, ребята повесили его, прикрепив к веткам. На какой-то черной ткани было написано: «Трудитесь! Победа будет за нами!» И все. Вот мы и трудились».
Этот лозунг сопровождал Феоктисту на всех стройках военных лет. И, наверное, действительно помогал, прибавлял силы, объединял людей. Подобные лозунги висели и на колхозном току, и на строительстве железнодорожной ветки на будущий электроаппаратный завод.

Комсомольцы-добровольцы

Феоктиста Григорьевна с особым трепетом вытягивает из стопки фотографий на столе пожелтевшие от времени снимки 30-40-х годов, вглядывается в них, пытается найти знакомые лица. Вот ей попалась еще довоенная фотография группы комсомольцев Байгуловской школы. Вспоминает тех, кто, как и она сама, в неполные пятнадцать лет копал оборонительный рубеж: «Вот Петр Филиппов, вот еще один Петр, Сотников. Коля Тимофеев еще работал с нами. Из девчонок вместе с нами копали Тамара Албутова, Лена Иванова, Александра Сотникова. Ее мы звали просто — Санька… Еще кто? Забыла ведь. Вот память девичья… Сотникова Евгения работала тоже, но она потом заболела… Филиппов умер, Сотников тоже. У нас ребят было немного. В основном старики и мы, девочки. Я была, Албутова Тамара была, ее нет в живых, других тоже в живых нет. Одного года они были со мной». (Феоктиста Григорьевна упомянула еще Калерию Степанову, Любу Албутову, возможно, и они участвовали в строительстве оборонительного рубежа на берегу Аниша. — Авт.).

Заглядывая в историю

«Сегодня я счастлива. Войны нет. Спокойно. Никто ничего не делает, жизнь нормальная. Хлеб есть, все есть. Тогда голодные мы были почти. Хлеб-то не давали, все отправляли на фронт. На картошке жили в основном в годы войны. Картошки много было, весь огород. Хватало на зиму.
Что бы я пожелала сегодняшней молодежи? Трудиться — это раз. Страна живет на нашей рабочей силе. Куда бы нас ни направили, не спрашивали. В ФЗО меня направили, я не отказалась. И другие не отказывались. Все шли. Как в бой. Помогали, чтобы войны не было».
Феоктиста Григорьевна вновь и вновь возвращается к военным годам: «Вечерами мы возвращались усталые. Быстрее бы лечь и спать. Уставали целый день землю таскать. Но песни пели. Всей группой пели военные песни. Особенно «Комсомольцы-добровольцы», «Катюшу»…
И Феоктиста Григорьевна своим чистым голосом запевает: «Выходила на берег Катюша…» К ней подключаются дочь Людмила, внучка Светлана… Приятно видеть, как ценности поколения Феоктисты Григорьевны передаются детям и внукам.
Людмила Петровна вспоминает, как на одном из вечеров она прочитала стихи Михаила Ножкина: «И мы в историю заглядываем снова, чтоб день сегодняшний измерить днем войны». Наверное, мы еще долго будем использовать в своей жизни эту единицу измерения…
…Я прощаюсь с удивительно светлой и солнечной Феоктистой Григорьевной Пронюхиной, надеясь в скором времени вновь и вновь услышать ее правдивые истории о давно прошедшем времени, а через три года и поздравить ее со столетним юбилеем.