Андрей Эшпай: Каждый раз начинаешь с чистого листа

Мне безумно много лет, говорит композитор Андрей Эшпай. И добавляет, что с удовольствием переставил бы цифры в своем возрасте, хоть и уверен, что художник сохраняет в себе все качества ребенка.
Во вторник, 19 февраля, в зале Чувашской государственной филармонии состоялась премьера его Шестой (Литургической) симфонии. Лауреат Ленинской и Государственной премий, народный артист СССР, почетный профессор Московской консерватории присутствовал накануне на репетиции оркестра Чувашской государственной академической симфонической капеллы и успел встретиться с журналистами.
Андрей Яковлевич родился в марийском Козьмодемьянске, но в нашей республике его тоже считают национальным достоянием. Его детство прошло в Мариинском Посаде. Более того, его родители познакомились в этом городе, в доме композитора Анатолия Тогаева. Андрей Эшпай считает марпосадское детство чрезвычайно счастливым.
– Я метис – отец мариец, мама русская. В Марпосаде прошло мое детство, самые лучшие годы. Вообще тот, кто живет на Волге, рождается художником. Марпосад мне особенно близок, с ним связаны самые счастливые переживания моей жизни. Там есть Государева гора, названная в честь императрицы Марии Александровны. Я всех туда вожу. Ведь об этой красоте немногие знают.
– Ваша Литургическая симфония написана в 1988 году, это уже перестроечное время. Обращение к богослужебным текстам не случайно?
– В жизни нет ничего случайного. Оба моих дедушки – священники. И мамин брат тоже был священником. Я принимаю то, что человек – это ограниченное проявление Бога. Хотя в церковь я не хожу, не крещусь. Помню, когда я приехал с фронта, мне было всего 19 лет, дядя Ваня, мамин брат, мне сказал: не крестись, ты был в аду, ты не научен. То есть нельзя делать то, что не является для вас органичным. Я верю в первый закон Ньютона – закон превращения энергии. Вернадский об этом говорил в своих трудах. Переход в какое-то другое состояние. Но хотелось бы больше остаться еще в этом состоянии.
Я писал это произведение к 1000-летию Крещения Руси. Все эти взаимоотношения, характеры, все осталось таким же. Более того, знаменный распев, например, дает художнику самые смелые творческие идеи, как и тысячу лет назад. С распевами я знакомился сначала просто по истории музыки. У меня еще в середине прошлого века была написана Пассакалия памяти Н. Мясковского для органа. Но я никогда не следовал моде. Когда мне подсказали идею взять первое послание коринфянам святого апостола Павла, и я прочел его, то увидел, насколько все эти идеи живы и сейчас. И, может быть, даже более востребованы, чем когда либо. Текст очень меня взволновал. Послушайте: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. / Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. / И если я отдам все имение мое, и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, – нет мне в том никакой пользы. / Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносит, не гордится, / Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, / Не радуется неправде, а сорадуется истине; / Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит».
Меня это захватило. И я решил сделать так. В начале симфонии идут картинки светской жизни. Потом все приходит к большой кульминации. К Апокалипсису. А затем начинается собственно повествование из послания коринфянам святого апостола Павла.
Конечно, каждое сочинение – опыт. Но каждый раз ты все равно начинаешь как с чистого листа.
– У Вас написано девять симфоний и концерты для всех инструментов симфонического оркестра. Коллеги называют это композиторским подвигом. А именно эта симфония, где и кем она исполнялась?
– Впервые симфония прозвучала в Большом зале консерватории в исполнении Волгоградской и Магнитогорской хоровых капелл и Большого симфонического оркестра Государственного телевидения и радио под управлением Владимира Федосеева. Тогда солировал колоссальный бас. А бас здесь очень важен. Нужен такой, как у канонарха в церкви, который возглашает глас перед пением. Можно сказать, канонарх задает тему. После этого вступает хор. Такой бас был у вашего земляка, Максима Дормидонтовича Михайлова. Кстати, у моего дедушки-священника был бас потрясающей глубины и силы. Он имел приход в Акулево, а потом и в Чебоксарах. И его всегда сбегались слушать. Его так любили, что не тронули в годы репрессий.
– Вы – автор музыки более чем к шестидесяти фильмам. И популярным композитором стали после фильма «Повесть о первой любви». Работаете ли сейчас в кино, сотрудничаете ли со своим сыном, режиссером Андреем Эшпаем-младшим?
– Еще как сотрудничаю. Он даже сделал о моей музыке фильм, в котором есть и Шостакович, и Хачатурян. То есть фильм не только обо мне, он представляет срез эпохи. Для кино я продолжаю писать. С Андреем мы начали работать давно, еще с фильма «Возврата нет», где была песня на его стихи. Потом я делал музыку к его короткометражным фильмам. В одном из них, «Когда играли Баха», это были оркестровые обработки музыки Баха. Андрей использовал и уже имевшуюся музыку. В фильме «Шут» прозвучал эпизод из «Песен горных и луговых мари», а в «Униженных и оскорбленных» по Достоевскому эпизод из Второго скрипичного концерта. Сейчас он меня попросил сделать музыку к фильму об Иване Грозном. Это будет 16 телевизионных серий. Мне не слишком нравится обращение к такой тяжелой теме. Из того, что сделал мой сын как режиссер, я ценю «Детей Арбата». Это серьезная работа, и она у него получилась. Там прекрасно играла Евгения Симонова, его жена. Умница, ищущий человек. И настоящий художник. Настоящий художник рождается тогда, когда есть рана в сердце и постоянное недовольство собой. Анатоль Франс хорошо сказал – искусству угрожают два чудовища: мастер, который не является художником, и художник, который не является мастером. А таких много, к сожалению. Когда у человека талант, ему бывает скучно заниматься техникой. В результате часто получается, что техничная посредственность уходит вперед, а талант сидит где сидел.
– Как Вы оцениваете песни, звучащие сегодня по радио и телевидению?
– Сейчас трудное время, меркантильный век. Глядя на сегодняшнее телевидение, я вспоминаю слова Даллеса, сказанные им в 1945 году. Он сказал, что эту страну победить нельзя, растлить – можно. Почему мы все должны слушать рекламу упакованной мерзости? А если ребенок вместо музыки постоянно слушает барабаны, у него в голове и будет один шум вместо музыки. Советская песня – это был очень большой жанр. Один раз услышишь, запомнишь и весь день поешь. Я, профессионал, не могу запомнить нынешних мелодий. Они не поются.