Праски ВИТТИ: Быть свободным – громадная работа

Фото автораОн всегда был социальным художником, работал как монументалист. Он же заставил многих по-иному посмотреть на этническое в искусстве. А теперь хочет создать произведение, отражающее лишь невидимый мир ощущений. И с прежними, и с нынешними работами Праски Витти можно познакомиться на большой персональной выставке, открывающейся 29 сентября в Чувашском художественном музее и посвященной 80-летию художника, эмали которого знают во всем мире, росписи украшают здания многих российских городов, а иллюстрации никого не оставляют равнодушными.

СПРАВКА «СЧ»
Праски ВИТТИ (Виталий Петров) – многократный участник и руководитель творческих семинаров по монументально-декоративному и эмальерному искусству СССР и России. В разные годы участвовал в международных симпозиумах по эмали в городах Кечкемет (Венгрия), Сочи, Цинциннати штата Огайо (США). Персональные выставки в разные годы состоялись в Чувашии,  Венгрии, Испании, Германии и во Франции. Творчество Праски Витти интеллектуально, конструктивно и неожиданно как по формальным приемам, так и по своеобразию авторского мышления. Его искусство не имеет прямых аналогов, обладает яркой индивидуальностью. Заслуженный художник Российской Федерации, народный художник Чувашской Республики, действительный член Национальной академии наук и искусств Чувашской Республики, лауреат Государственной премии Чувашской Республики имени Петра Егорова.

– Виталий Петрович, вы не так часто выставляетесь, но за последние два года ваша выставочная жизнь была довольно бурной.
– В нашем музее – да, моих выставок не было давно. Были в Москве и Санкт-Петербурге. А прошлым летом сделал экспозицию и в родной деревне Алгазино. Выставил работы из серии «Чувашские песни». Нарисовал своих дедушку и бабушку. Так получилось, что я полжизни прожил в Чебоксарах, но у меня едва ли найдется пара набросков Чебоксар, а в деревне вообще не рисовал. Видимо, теперь настало время этим заняться. Я ведь им очень благодарен. И сейчас, на высоте этого возраста, начинаю серию деревенских работ.
– А что для вас значит – с высоты возраста?
– Я чувствую себя сейчас более свободным. И меня вдохновляют примеры. Японский художник Хокусай сказал: «В сто лет я сделал свою самую лучшую работу». У него получилось так: он был всеяден, писал пейзажи и эротические гравюры, проработал до 75 лет, нажил немного денег и сказал «хватит». Но его внук за полтора года промотал все его состояние, Хокусай взялся за работу заново и в 80 лет сделал такие серии, что сейчас являются гордостью Японии.
– А от чего эта свобода?
–  Искусство формулируют так: оно появилось, когда человек научился делать бесполезные вещи. Это довольно сложно. Почти манифестная и программная работа. Скажем, «Черный квадрат» – никому не нужная, бесполезная вещь. То есть я рисую сейчас очень просто, без изысков колорита, фактуры письма. Могу впасть в простоту. Потому что считаю многое излишним. Не хочу спекулировать на формальных вещах, которым нас учили и которые мы хорошо научились делать. Не рисовать объективно существующий предмет, пейзаж, дом, город, а рисовать субъекты, субъективное.
Например, есть у меня серия «Стихи в идеальной среде». В ней нет даже самих стихов. Но ведь в математической формуле тоже нет видимого. 20-й век показал в литературе и искусстве великий русский эксперимент. Появились такие поэты, которые освободили стих от содержания, потому что все содержания тогда были спекулятивными: кто-то против царя, кто-то за, кто-то футурист, кто-то символист. Появилась звукопись Крученых, Каменского, Хлебникова. То же и в изобразительном искусстве – Кандинский. У него нет проводов в армию, сенокоса, поливания помидоров, окучивания цветов, а картина есть.
– А смысл есть?
– Конечно! Есть смысл красоты. Человек рождается ожиданием красоты – это вложено. И это не дается учебой в средней школе, человек без всякого образования ощущает, что красиво, а что нет. Но это ожидание ему потом ломает среда. Я пытаюсь делать работы, которые не носили бы ни этнической, ни смысловой нагрузки, никуда бы не звали и ни от чего не отговаривали. Ведь я всегда зарабатывал как монументалист. Сами названия работ говорят, что я был подготовлен для нужд государства. Моя громадная мозаика «Мирный труд», в Новочебоксарске большая роспись «Родная земля», где есть Константин Иванов, Федор Павлов, Михаил Сеспель, Андриян Николаев. Конечно, это желание не столько воспеть, сколько  акцентировать – есть такой народ.
– Об этих поисках: люди поймут вас, как вы думаете?
– Проблема точно такая же, как если астроном вычислил траекторию спутника Венеры, астероида, но из 7 миллиардов людей 6 миллиардам 999 миллионам это не нужно и непонятно. Но она есть! Она должна быть! Зачем Кандинский сделал холст, ничего не изображающий, кроме пятен? Видимо это жажда, инстинктивное стремление быть свободным.
– Вы делали удивительные эскизы памятников, Константину Иванову, например, больше похожие на инсталляции. Появление чего-то подобного в городе могло бы сделать его неповторимым.
– Чего только я не делал?! Когда я приехал в Чебоксары, мы с коллегами построили ворота, чтобы поставить их как памятник. И каково было мое удивление, когда, проезжая деревню Константина Иванова, увидел, как эти ворота стояли посреди поля! Я делал проекты разных скульптур. Да, это можно соорудить красиво и в архитектурном, инженерном смысле. И как эмаль можно делать. Я показывал прежнему главному архитектору. Но пока, увы.
– А в каком состоянии процесс создания музея и школы эмали в Чебоксарах?
– Этого нет. Проект школы существует. Преподавал я в Чувашском университете. Но там не было и нет никакой базы. Есть несколько комнат, мольберты для рисования и живописи, но оборудования для создания мозаики, фрески, эмали, линогравюры и литографии за это время университет не приобрел. Не выстроены специальные мастерские. Чтобы получать сильных специалистов, художников, надо вкладываться. Эти проблемы есть.
– Эмаль – редкий вид искусства. Он затратный, дорогой.
– Ничего затратного. Печка для эмали стоит 30 тысяч рублей. Это обычная мастерская. Вытяжка только нужна. Хотя мы работали летом в Венгрии, там и вытяжки не было. Производство современной эмали считается безвредным. Если такую школу открыть, городу, конечно, надо брать водо- и электроснабжение. Художники не могут это поднять. Печки работают иногда сутками. Но это не глобальные деньги. В мире часто заводы проводят симпозиумы эмали. Потому что там цеха. У нас такое не практикуется. Частник лучше купит дорогую машину, чем такой симпозиум организует. И я занят сейчас деревней и рисованием. Приеду, порисую, уеду.
– В деревне творческая или только бытовая работа?
– Свою деревенскую работу считаю художественной. И даже окучивание или сбор картошки назвал бы созданием фитоскульптуры. Стою недавно перед огромной горой земли и ботвы и думаю: «Вот бы это каким-то чудом выставить перед музеем Помпиду!» Уверяю вас, это было произведение! Да и наш сад – настоящий Эдем. Дочь много привозит цветов и сеет. У нас было 46 сортов роз! Выручает, что процентов 80 сразу вымерзает! А то бы мы не выходили из сада. Ведь это целое мероприятие, подготовить к жизни розу. Я сильно сопротивляюсь этому, мне жалко цветы, они должны расти в Турции как минимум.
– В чем ваш источник оптимизма?
– Я здоровый человек. Мама с меня требовала, и поэтому я здоров нравственно. Она требовала: «Не ври, не воруй, ты должен стать человеком!» Есть же какие-то общие понятия, ценности. Очень помогает. Это же очень выгодно – не воровать. Спокойно спишь, ритм сердца здорового человека, не оглядываешься на улице, не идет ли кто сзади. Чувствую себя прекрасно, потому что мне удалось это соблюсти. Я свободный человек, а не только человек свободной профессии. И много для этой свободы я делал. Быть свободным – громадная работа. Над собой в первую очередь.

Опубликовано: 22:06 27 Сентябрь 2016 г.


Читайте также:

Один Ответ

  1. Ocheny rad shto nye zabül nash gorad i masterska. Mnoga hudozsestvennüy uspeh tyebe! — iz Kecskemét.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован.