В Чебоксарском кооперативном техникуме собираются торжественно отметить 60-летие возвращения знаменитой картины Петрова-Водкина «Купание красного коня» в Россию. Вроде бы странный повод для праздничного мероприятия в кузнице кадров для кооперации. Но отнюдь не случайно здесь особое, почти родственное отношение к этому полотну.
ЗАВХОЗ СО ЗНАНИЕМ ФРАНЦУЗСКОГО
В учебном заведении работал удивительный завхоз. Старику было хорошо за восемьдесят. А он отличался недюжинной физической силой, мог говорить на нескольких иностранных языках, пел изумительно в церковном хоре Введенского собора, слыл блестящим знатоком искусств. И лишь однажды за ним заметили странность. Увидел как-то Александр Иванович в руках у студента журнал «Огонек» с репродукцией картины, на которой мальчик купает красного коня, и сказал: «А ведь это меня кузен здесь написал».
Растерявшийся студент тупо переспросил: «Какой кузен?»
– Гениальный русский художник Кузьма Сергеевич Петров-Водкин, – спокойно ответил завхоз и пошел по своим неотложным делам. Случайный собеседник лишь пальцем покрутил у виска ему вслед. И очень даже напрасно, потому что, во-первых, Александр Трофимов сказал чистую правду, а во-вторых, он редко с кем откровенничал и, как правило, предпочитал о своей биографии не распространяться.
– Из отца выжать лишнее слово было непросто, – рассказывал мне его сын Анатолий Александрович Трофимов. – Судьба обошлась с ним сурово. В Гулаг на строительство Беломорканала он попал во многом благодаря своим родственным связям со знаменитым художником, несмотря на все заслуги перед советской властью и партийный билет. Следователям НКВД было наплевать, что он был натурщиком для чуть ли не самой известной русской картины ХХ века. Зато при обыске у него нашли письма Петрова-Водкина из Парижа, написанные по-французски. Вполне достаточно в 1937 году для обвинения в антисоветской агитации и расстрельной 58-й статьи. К счастью, дали всего 10 лет. Я тогда еще грудным младенцем был и отца в детстве не помню. Встретились мы лишь в 50-х, когда он вернулся. Мать в начале войны от греха подальше увезла нас в Чебоксары к своей сестре. У нее с отцом была редкостная любовь. Она коренная чувашка, в юности почему-то подалась в монастырь. А в Гражданскую войну служила санитаркой в Белой армии. Отец, можно сказать, ее в бою отбил у какого-то офицера. Папа был лихим кавалеристом, мог неприятеля шашкой надвое перерубить.
«ПУСТЬ НЕ ПУТАЕТСЯ В ПОЛИТИКУ»
– Так, значит, не случайно Петров-Водкин его пригласил в качестве натурщика, у него с детства проявлялась тяга к лошадям?
– Конечно, – отвечал Анатолий Александрович. – Но дело даже не в этом. Отец, как осиротел, с раннего детства воспитывался в доме художника. После смерти своего брата мать Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина забрала его четверых детей, включая годовалого Шурку, жить к себе в город Хвалынск.
Будущий художник тогда учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Но он помогал матери материально, отрывая деньги от скромной стипендии, выделенной ему городскими купцами или спонсорами, как сказали бы сейчас. Еще подрабатывал уроками, дешевыми заказами. И, прежде всего, баловал самого маленького приемыша, носящего домашние прозвища Пузан и Наполеон.
В родовом доме Петрова-Водкина в городе Хвалынске сейчас действует музей. Там и были представлены письма и работы художника, посвященные А. Трофимову, которого Кузьма Сергеевич называл и сыном, и братом.
«Над столом у меня висит Шуркин портрет, посмотрю на него, и как-то легче станет вести канитель… Мама, устройте для Шурки елку, пожалуйста, хоть маленькую – он рад будет», – это строки из письма К.С. Петрова-Водкина матери Анне Пантелеевне от 3 декабря 1902 года.
А в 1914 году Петров-Водкин купил в окрестностях Хвалынска заброшенный сад, на территории которого построил по своему проекту дачу с мастерской. Строили своими силами. «Дикие камни, на которые опираются сваи всего дома, собрали в полях мама с Шурой, значит, мы будем жить в доме, где вложено много доброго внимания», – пишет Петров-Водкин жене 27 апреля 1915 года.
Кузьма Сергеевич часто рисовал Шурку. Тот был натурщиком не только для «Купания красного коня», но и для полотна «На линии огня». А в двадцатых годах по его рассказам о Гражданской войне написал «Смерть комиссара». Но вообще Кузьма Сергеевич как бы предчувствовал, что у младшего двоюродного брата будет трагическая судьба. Даже матери написал в феврале 1918 года: «Получил Шурины два письма, они мне понравились – Шура становится мужем, крепнет, растет работник… Пусть только не путается в политику: в ней, особенно сейчас, сам черт ногу сломает и ничего не поймет. Море расхлесталось волнами, буря пронесется, и люди примутся снова за честный, благородный труд…»
Однако кто ж тогда спрашивал: будешь впутываться в политику или не будешь. Пришлось Шурке повоевать изрядно.
РЕАБИЛИТАЦИИ НЕ ДОЖДАЛСЯ
– Отец вначале служил в дивизии Чапаева, – продолжал рассказ Анатолий Александрович, – затем сражался на Южном фронте. А после войны учился летному делу, но был из училища отчислен за грубое нарушение дисциплины. Случился следующий конфуз: без разрешения командира он взял в полет какого-то важного комиссара, тому в небе стало плохо, аж наизнанку его вывернуло. Короче, наказали отца по полной программе. А учился он, кстати, вместе с будущим напарником Валерия Чкалова и Героем Советского Союза Георгием Байдуковым. Тот как-то приезжал в Чебоксары по депутатским делам, и отец пошел к нему на встречу. Летчик его узнал, обнял, затем они хорошо посидели у нас дома, вспоминая юность. Но тему репрессий Александр Иванович и с ним не затрагивал. Постеснялся, видимо. Байдуков в Великую Отечественную авиакорпусом командовал, а Трофимов уголек рубил в Ухте. Как и многие другие зэки, просился на фронт, но им сказали: вы трудовая армия и ваше место здесь, в лагерных бараках. Отец до конца своих дней, а дожил он почти до 90-летнего возраста, проходил с клеймом «врага народа».
Анатолий Александрович отнюдь не сгущал краски. Для того чтобы осудить человека и превратить его в лагерную пыль, много времени не требовалось. А вот с восстановлением справедливости наше родное государство не торопилось. В одном из очерков серии «Неизвестные знаменитости» я писал про великого физика И. Обреимова, также безвинно репрессированного. Даже спустя несколько лет после разоблачения культа Сталина сотрудники ЦК КПСС возражали против его избрания членом Академии наук только на том основании, что он арестовывался органами НКВД. И пусть потом он совершил массу выдающихся открытий, а обвинение признали смехотворным, все равно пятнышко на всю жизнь осталось. Что же говорить о скромном завхозе техникума. Реабилитировали А. Трофимова посмертно только в 1989 году. А по возвращении из Гулага в Чебоксарах ему жить не разрешали, приказывали обосноваться в Цивильске. Но он как-то изловчился и все же остался здесь. Образование, воспитание имел редкостное, но устроиться сумел лишь заготовителем в табачную контору. И то предварительно директор торга подвергнул его тщательному «рентгену», разослал запросы по всем компетентным органам. Из лагеря ответили очень лаконично: «Трофимов А.И. был осужден по делу НКВД. Судимость не связана с растратами и хищениями». Только после этого ему доверили материальные ценности. Ездил по республике, закупал махорку. Кстати, легко выучил чувашский язык, благодаря чему в деревнях пользовался большим уважением. Но махорочная фабрика сгорела, пришлось ему искать другое место работы. Так он попал на должность завхоза кооперативного техникума, где проработал до 85-и лет, там уж не знали, как его на заслуженный отдых выпроводить. Впрочем, благодарностей в личном деле накопил кучу: и за образцовый учет, и за участие в общественной жизни, и регулярно к 7 ноября за высокие показатели в социалистическом соревновании. Однажды спас столовую техникума от пожара. Повара на кухне чего-то учудили, и вспыхнул огонь. Был уже поздний вечер, он один остался в помещении. Ему отступать было некуда, как бы во вредительстве не обвинили, вот и сражался с пламенем, пока пожарные не подъехали. Тогда вышел приказ: виновных привлечь к ответственности по закону, а Александра Ивановича поощрить.
В техникуме он проработал день в день 25 лет, а когда уходил, ему по согласованию с вышестоящими организациями подарили самовар стоимостью 49 рублей.
А вообще людям из кооперативного техникума нужно сказать большое спасибо. Я, когда обратился туда, не очень верил в то, что кто-то там помнит скромного завхоза. Оказалось, глубоко ошибался. Ветераны помнили его прекрасно и с сыном познакомили. Еще там сохранилось личное дело Александра Трофимова. Так что восстановить детали этой редкостной биографии труда не составляло. При чтении его объяснительных, заявлений меня смущало одно обстоятельство. Без сомнения, он был прекрасно образованным человеком, но бумаги от своего имени почему-то писал с грубейшими ошибками. А потом осенило: Александр Иванович очень боялся за свое прошлое и предпочитал маскироваться под пролетария. Что вы хотите: Гулаг ему всю жизнь поломал, десятилетие за колючей проволокой по вздорному обвинению бесследно не проходит.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Для тех, кому все вышесказанное было небезынтересно, можно добавить следующее.
Художник Кузьма Петров-Водкин скончался в Ленинграде в 1939 году. За любимого кузена он заступаться и не пытался, мог сам пострадать. Напомнили бы ему многочисленные поездки за границу и пренебрежение социалистическим реализмом.
Его картина «Купание красного коня» пережила немало приключений. Считается, что под впечатлением именно этого полотна Сергей Есенин написал «Жизнь моя, иль ты приснилась мне. Словно я весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне». В 1914 году картину отправили на выставку в Швецию. Король Густав V наградил художника за нее медалью и высочайшей грамотой. А из-за вспыхнувших войн и революций полотно задержалось там на долгие годы. Лишь в 1950 году картина вернулась к вдове художника, хотя шведы предлагали за нее сумасшедшие деньги. Но в СССР ее тогда ни один музей не принимал по идеологическим соображениям. Сейчас она выставлена в Третьяковской галерее.
Александр Иванович Трофимов умер 20 февраля 1987 года в Чебоксарах, совсем ненадолго пережив свою супругу. Через два года после его кончины сын получил справку о реабилитации отца.
А незадолго до ухода из жизни А. Трофимов прочитал несколько искусствоведческих работ о «Красном коне». В одной из них подчерк-нул следующие строки: «Главное в картине — это предчувствие: что-то произошло и чего-то ждут. Предстоит что-то грандиозное, коренным образом меняющее судьбы. Оцепенение перед началом чего-то нового настолько ярко выражено в картине, что она стала символом эпохи — начала 20 века».
Сын Трофимова Анатолий Александрович окончил институт стали и сплавов, многие годы работал на производстве, преподавал, трудился термистом на Чебоксарском агрегатном заводе. В его семье долго хранили единственную картину Петрова-Водкина, вывезенную матерью из Хвалынска в 1941 году, но затем уступили просьбам и передали ее в Чувашский художественный музей.