Почему возникают пожары от тепловозов, что угрожает русской выхухоли и как увидеть танцующего медведя
Государственному природному заповеднику «Присурский» исполняется 30 лет. Он был рожден в эпоху перемен как плод компромисса между идеями и стремлениями ученых и суровой реальностью 1990-х. Сегодня это не только эталонный участок природы Чувашии, но и учреждение на переднем крае борьбы с экологическими угрозами, технологичным браконьерством и, что звучит парадоксально, — с забвением собственной научной школы. О прошлом и будущем заповедника мы поговорили с его директором Евгением Осмелкиным.
— Евгений Витальевич, примите поздравления с юбилеем от лица нашего издания. Если говорить об истоках, что в создании «Присурского» можно считать успехом, а что — вынужденным компромиссом того времени?
— Благодарю за поздравления. Успех — в самом факте появления федеральной особо охраняемой природной территории в Чувашии. Идея, которую вынашивали ученые и природоохранная общественность Чувашии долгие годы, была воплощена в сложнейший период нашей страны. Компромисс же был в границах. Изначальный план включал полное изъятие из пользования уникальной поймы реки Суры, но в конце 80-х — начале 90-х эти угодья еще активно использовались в сельском и личном подсобном хозяйствах. Поэтому было принято стратегическое решение: выделить основное ядро заповедника площадью 9025 гектаров в Алатырском районе и одновременно создать вокруг него охранную зону, куда и войдут ключевые пойменные ландшафты. Это позволило ввести особый режим и сохранить то, что сегодня является нашим главным богатством. При этом само ядро, несмотря на скромную площадь, оказалось уникальным «концентратом» биоразнообразия благодаря ландшафтной мозаике — сочетанию экосистем водоразделов, террас и глубоких оврагов.
— Одна из известных страниц в истории заповедника — многолетняя борьба с пожарами от железной дороги. Насколько эта проблема решена сегодня?
— Это была не просто проблема, а системный вызов, обострившийся в «нулевые» годы. После советского периода, когда полосу отчуждения содержали в порядке, наступило время бесхозяйственности. Полоса заросла травой и кустарником, превратившись в «пороховую бочку». Кульминацией стали катастрофические пожары 2010 года, пришедшие в значительной степени именно с железнодорожной ветки. Они нанесли колоссальный урон и показали, что полумерами не обойтись.
Потребовались годы работы. Мы выходили на руководство железной дороги, привлекали внимание региональных и федеральных органов власти на территории Чувашии, в том числе при содействии тогдашнего главного федерального инспектора по Чувашии Геннадия Федорова. Это принесло плоды: в 2016-2018 годах были проведены масштабные работы в полосе отчуждения по опашке, созданию минерализованных полос и расчистке от древесно-кустарниковой растительности. Отмечу такой факт: на участках Горьковской железной дороги, пересекающих федеральные ООПТ, на наш заповедник пришлось 50% от общего объема проведенных работ. Однако устойчивой практикой это не стало. Сейчас, уже более трех лет, мы вынуждены самостоятельно поддерживать эти защитные барьеры, чтобы в случае возгорания огонь с полосы не перекинулся в заповедный лес. Параллельно мы кардинально улучшили доступность: сегодня можем добраться до самого удаленного участка границы с железной дорогой максимум за 30 минут. Результат есть: с 2017 года пожары от этого источника на территорию заповедника не приходили. Но расслабляться нельзя — только в 2019 году мы ликвидировали более 25 возгораний в самой полосе отчуждения. Ведется постоянная работа и муниципальными органами власти по созданию минеральных полос на границе лесов заповедника и населенных пунктов.
— Значит, пожарная тема закрыта?
— Скажем так, взята под контроль. Мы закрыли одну главу — антропогенные пожары от одного источника. Но жизнь пишет другую, возможно, более сложную — пожары по природно-климатическим причинам. Мы фиксируем увеличение количества грозовых явлений, в том числе так называемых «сухих гроз». Именно они стали причиной трех пожаров, с которыми мы столкнулись, начиная с 2021 года.
Первый такой пожар стал для нас суровой школой. Он возник в глубине территории, горел не просто лес, а мощный слой лесной подстилки из опавшей хвои и мха — будущий торфяник. Мы тушили его совместно с МЧС по Чувашии, Пожарной службой на тот момент ГКЧС Чувашии, лесничествами Минприроды Чувашии, местными органами власти Алатырского района. Пришлось изменить способ тушения — была протянута магистральная линия длиной полтора километра, которая обеспечивала беспрерывную подачу воды. Проливку вели по всему контуру пожара, а это более 2 километров. В тот год на фоне пожаров, охвативших тысячи гектаров в республиках Мордовия и Марий Эл, нам удалось локализовать возгорание на 11 гектарах и, главное, не допустить его перехода в верховой пожар. Этот опыт дал нам понимание, чего недостает в нашем оснащении. Благодаря помощи Благотворительного фонда «Возрождение природы» мы смогли закупить дополнительное пожарное оборудование: свыше 1000 м напорных рукавов, мотопомпы, средства связи, квадроцикл для оперативной разведки и многое другое. И в 2024 году, когда одновременно случилось уже два аналогичных пожара, мы справились с ними силами заповедника, с минимальным привлечением дополнительных сил, сократив площадь возгораний до 4 гектаров каждое. Изменения климата диктуют новые правила, и мы вынуждены постоянно учиться и адаптироваться.
— Помимо стихии есть и человеческий фактор. Насколько остро стоят проблемы нарушителей и агрессии в адрес инспекторов?
— Работа госинспектора в области охраны окружающей среды по определению связана с риском. Человек, застигнутый на месте нарушения, особенно в состоянии алкогольного опьянения, зачастую ведет себя неадекватно. Наша принципиальная позиция — такие случаи не замалчивать и доводить до логического правового завершения.
Был показательный инцидент с браконьерами, незаконно выловившими крупную партию рыбы в охранной зоне. При попытке изъятия улик один из них проявил агрессию в отношении инспектора. Мы немедленно вызвали полицию для фиксации и этого факта, и самого нарушения, которое уже содержало признаки уголовного преступления. В итоге было возбуждено уголовное дело, нарушитель был осужден и понес наказание — заплатил существенный судебный штраф.
За нахождение машины или квадроцикла вне дорог на землях Лесного фонда может быть наложен штраф до 37000 рублей.
Другая история — с квадроциклистами, которые считают, что их транспортному средству все дороги открыты. Здесь мы действуем на опережение: инспекторы перехватывают нарушителей, а на выезде их уже ждут сотрудники ДПС и ГАИ. Мало кто знает, что за нахождение машины или квадроцикла вне дорог на землях Лесного фонда (а заповедник — часть этого фонда) грозит штраф до 37000 рублей. Эта норма пока применяется редко, но для злостных нарушителей она может стать сдерживающим фактором.
— В контексте охраны и науки все чаще говорят о фотоловушках. На ваш взгляд, это больше инструмент контроля или познания?
— Это универсальный инструмент, и мы используем его во всех трех ипостасях: наука, охрана и просвещение. Для науки он дает беспрецедентные данные. Раньше учет велся по следам или редким визуальным встречам. Теперь мы получаем объективную информацию о поведении, численности, фенологии. Благодаря фотоловушкам мы зафиксировали явления, о которых ранее только читали в литературе, — например, осеннее токование у рябчиков и кедровок. Или как птицы — дрозды, синицы, глухарки — устраивают своеобразный «клуб» на свежем грунте у барсучьей норы, собирая камушки-гастролиты. А 1 сентября, в День знаний, туда же заглянул медведь — проверить обстановку.
Для охраны это — дополнительные глаза. Были случаи, когда сигнал о движении помогал задержать нарушителей. И даже если это удавалось не сразу, сам факт фиксации позволял вести дальнейшую работу.
Ну а для людей — окно в дикую природу. Кадры вроде «танцующего» медведя, трясущего яблоню, или неожиданных проявлений заботы у хищных птиц не оставляют никого равнодушным и красноречивее любых лекций говорят о ценности того, что мы охраняем.
— Ключевая миссия заповедника — научная работа. Какие главные открытия и тревожные тенденции удалось зафиксировать за 30 лет?
— Главное достижение — это сам масштаб биоразнообразия на относительно небольшой территории. В заповеднике и его охранной зоне обитает 140 видов животных, занесенных в Красную книгу Чувашии. Это более половины от всего списка охраняемых видов республики! Из них 32 вида входят и в федеральную Красную книгу.
Из знаковых проектов — изучение русской выхухоли. Многолетние исследования показали, что в пойменных озерах нашей охранной зоны обитает третья по численности популяция этого реликтового вида в России. Хотя увидеть выхухоль живьем — редчайшая удача даже для специалистов, косвенные признаки подтверждают стабильное присутствие животного. Наша задача — визуально подтвердить его обитание.
Этот научный проект выявил и тревожную тенденцию. Гидрохимический анализ показал процесс эвтрофикации — старения — наших пойменных озер. Разливы Суры, которые раньше их очищали и обновляли, стали редкими. Вода застаивается, накапливается органическая масса. Это долгосрочный вызов для всей экосистемы поймы. Такое развитие ситуации уже привело к тому, что в традиционных местах обитания русской выхухоли в Рязанской, Владимирской областях ее численность катастрофически сокращается.
Кроме того, мы постоянно находим новые для науки или региона виды беспозвоночных. Так, в 2024 году один из видов бабочек-стеклянниц описан впервые для науки (!) именно из заповедника «Присурский». Это подтверждает: заповедник — это не только «музей» природы, но и активная лаборатория, где каждый год возможны открытия.
— А хватает ли в этой лаборатории главного ресурса — ученых?
— Это, без преувеличения, самый критический вопрос для будущего не только заповедника, но и всего природоохранного дела в Чувашии. Классическая российская заповедная школа — это прежде всего научные исследования. А для них нужны кадры. У нас же в республике система их подготовки разрушена.
Речь о целой экосистеме: от школьных кружков юннатов до мощной университетской базы. Главной кузницей таких специалистов был биолого-химический факультет Чувашского государственного педагогического университета имени И.Я. Яковлева. Оттуда выходили не просто учителя, а полевики-исследователи, которые продолжали учебу в ведущих научных и образовательных учреждениях Москвы, Санкт-Петербурга, Казани, Нижнего Новгорода и возвращались работать на свою землю. Этой системы уже более 10 лет как нет. Выпускники-географы, химики-экологи из стен Чувашского государственного университета имени И.Н. Ульянова в большей степени специализируются в области кадастра, землеустройства, промышленной экологии, комплекса наук о земле — тоже важные направления в нынешних социально-экономических реалиях. Но вот если говорить о классических зоологах и ботаниках, которые могут «читать» лес или луг, определять виды в полевых условиях, — увы, таких специалистов в регионе можно пересчитать по пальцам. Мы их всех знаем лично, многие уже предпенсионного или пенсионного возраста, а растущей смены им нет.
Последствия налицо: для подготовки нового издания Красной книги Чувашии пришлось привлекать специалистов из других регионов. Мы рискуем через 10-15 лет оказаться в ситуации, когда охраняемые экосистемы будут, а понимать их состояние и динамику будет некому. Это фундаментальная угроза.
— Что, помимо очевидных вещей вроде зарплаты, могло бы привлечь молодых специалистов в заповедник?
— Помимо достойного материального обеспечения, важны понимание миссии, ощущение стабильности и возможность профессионального роста. Заповедник может предложить уникальную базу для исследований, жизнь на природе, участие в реальных проектах. Но нужны и соответствующая инфраструктура, и жилье для сотрудников.
Решение же должно быть системным, и лежит оно на уровне образовательной политики. Нужно возрождать непрерывную цепочку: школьные экоцентры и кружки — качественное университетское образование по классическим биологическим специальностям — поддержка молодых ученых — востребованность исследований состоявшихся ученых. Без восстановления, например, полноценной биологической специализации в вузах Чувашии разговоры о притоке кадров в науку и заповедное дело останутся благими пожеланиями. И нужно понимать, что эти специалисты и результаты их деятельности должны быть востребованы в системе управления хозяйством республики. И тогда у нас не будут появляться, к примеру, вызывающие тревогу у всей экологической общественности страны законодательные инициативы по ликвидации особо охраняемых природных территорий.
— В завершение — личный вопрос. Какое достижение коллектива за тридцать лет вы считаете главным? А что остается самой «болевой точкой» в вашей работе?
— Главное достижение — это то, что заповедник состоялся как эффективный природоохранный и научный институт. Несмотря на все исторические и современные сложности, нам удалось сохранить территорию, снизить риск самых опасных угроз вроде пожаров от антропогенных источников и нарушения режима заповедника, сохранить профессиональное ядро коллектива, который с достоинством несет свою службу.
«Болевых точек» несколько, и они взаимосвязаны. Первая — уже упомянутый кадровый голод, и не только в научной сфере. Вторая — хроническая неопределенность в долгосрочном планировании и ресурсном обеспечении. Третья — новые типы угроз на границах заповедника. Это не столько классическое браконьерство, сколько бесхозяйственность: заброшенные сельскохозяйственные земли вокруг зарастают лесом, притягивающим любителей незаконных рубок, и становятся своеобразной миной замедленного действия для возникновения пожаров. И наоборот, ценные степные участки в Батыревском, Яльчикском округах, где регулярно фиксируем уникальные находки новых видов насекомых и растений, сегодня распахиваются и обрабатываются вплотную к границам, угрожая заповедным территориям химическим загрязнением. Раньше боролись с хозяйственным освоением, теперь — с его последствиями и запустением. Это новые реалии, требующие новых решений и поддержки населения республики.
Фото предоставлено заповедником «Присурский»