Певец и композитор Олег Кайкар фотоаппарат в руки берет часто. Так часто, что на днях в Доме народного творчества открылась персональная выставка его фотографий.
Несколько неожиданное событие маэстро объясняет просто:
– Я, конечно, только любитель. Но иногда в объектив попадают вроде бы незамысловатые, но такие прекрасные кадры, что этим захотелось поделиться. К выставке шел лет пять, вынашивал, обдумывал, и вот результат – «Жизнь прекрасна!» (так называется экспозиция). Большой толчок дало посещение Волгограда, Мамаева кургана.
– Это была специальная поездка?
– Нет, это были гастроли по российским городам. В Сталинграде воевал мой отец Василий Михайлович Соколов. Родителей уже нет на этом свете, и я очень сожалею, что мало фотографировал их, хотя фотоаппарат у меня появился где-то в классе шестом. Может, поэтому теперь не только снимаю фронтовиков, ветеранов, но и записываю их воспоминания. Отец прошел всю войну, но рассказывать о ней не любил, не любил носить и награды. Только однажды поведал, как чудом под Кенигсбергом спасся от автоматной очереди: «Наверное, Богу было угодно, чтоб род мой не пресекся». А продолжать фамилию действительно есть кому – нас, братьев и сестер, четверо. У меня и у самого четверо детей, правда, сын единственный.
– Насколько мне известно, ваш сценический псевдоним узаконен и ваши дети носят фамилию Кёйкёр?
– Ну да. Но разницы большой нет. Ведь псевдоним получен переводом корня фамилии на чувашский: сокол – кёйкёр.
– Скажите, Олег Васильевич, чем увлеклись раньше – пением или фотографией?
– Мама рассказывала, что пел я чуть ли не с пеленок. Она работала фельдшером и часто брала меня с собой на работу – садика в селе не было. Так вот в фельдшерском пункте я давал концерты для ее пациенток – ставили табуретку, на нее – меня, двухлетнего малыша. И с этой импровизированной сцены я пел часами народные русские и чувашские песни, песни военных лет…
– Откуда у малыша такие знания?
– Село мое родное – Балдаево Ядринского района – уникальное. Здесь до революции 1917 года в основном жили купцы и мастеровые люди: кузнецы, мастера кожевенных дел. И все они любили петь. Работали и пели, традиции эти сохранились и по сей день.
– А чем занимались представители вашего рода?
– Мой дед по матери держал хупах – трактир. А бабушка пела в церковном хоре. Так что пение – это у меня с генами. С детства не представлял себя вне музыки.
Естественно, ни один школьный концерт не проходил без моего участия, с класса седьмого уже был солистом школьного вокально-инструментального ансамбля. Рано начал играть на музыкальных инструментах – гармошке, аккордеоне, гитаре. Поэтому после школы не раздумывая подался в музыкальное училище, на инструментальное отделение.
– Когда начали сочинять?
– Что у меня нечто получается, понял, когда мне было лет восемь. Родителям привезли мою годовалую племянницу. И мне пришлось с ней нянчиться. Она часто плакала, чтоб ее успокоить, я пел. Сначала пел обо всем, что видел. А затем в песни стал «превращать» стихи Пушкина и Лермонтова. Оттуда и пошло.
Серьезно сочинительством начал заниматься в училище. Мои преподаватели поддержали мое увлечение: «Симфонии вряд ли будете писать, а вот песни и баллады – это ваше». Хотя произведения для инструментального ансамбля впоследствии тоже писал. В Ухте, где я прожил около 20 лет, я не только преподавал в музыкальной школе, но и руководил разными ансамблями и хором.
– Где-то прочитала, что вы автор более 700 песен…
– Может быть, не считал. Много писал в стол. В том числе и стихи. Только нынче решился их издать. Скоро должен увидеть свет первый сборник.
– Поздравляю. Значит ли это, что песни в основном пишете на свои слова?
– Нет, мне больше нравится работать с профессиональными авторами. У меня много песен на стихи Раисы Сарби, Альбины Юрату, Михаила Юхмы, Юрия Семендера, Валентины Тарават.
Из композиторов примером для подражания считаю Николая Казакова, Юрия Кудакова. Не в смысле копировать, а научиться писать так, чтоб была гармония стиха и музыки. К сожалению, многим начинающим этого зачастую не хватает.
– Вы – лауреат Всероссийского телевизионного конкурса «Музыкальный фрегат» (1994 г.), 8-го Всемирного фестиваля молодежи и студентов тюркских народов (1997 г.) – мало выступаете в Чебоксарах. Редко можно вас встретить и на совместных концертах эстрадных артистов. Почему?
– Иногда на таких концертах мне бывает стыдно: коробит отсутствие дружбы слова с мелодией. И поэт, и композитор – они посредники между Богом и людьми. И поэзию, и музыку нужно сочинять тогда, когда начинает звучать в голове, а не насильно подгонять или слова к мелодии, или мелодию к словам. А у нас сплошь и рядом – нескладушки да бравурная музыка… Я бы с удовольствием выступал вместе с Кларой Чекушкиной и Иваном Христофоровым, то есть с профессионалами-вокалистами. Себя к их плеяде не причисляю, но 16 лет пел в академическом хоре. Думаю, что это была неплохая школа.
Действительно, в Чебоксарах у меня случается один сольный концерт в год. Больше езжу по России и странам ближнего зарубежья. Мой репертуар не рассчитан на молодежь, скорее всего, он для людей старше 40 лет. Однажды выступал с песней «Ка=ар, анне» (Прости, мама), юнцы вставали и уходили…
– Может, настроены не были? Ведь бывает же, сегодня хочется послушать серьезную музыку, а завтра – такую, которая ничего, кроме ног, не затрагивает?
– Наверное, так. Но должно же быть приличие. Считаю, что вкус зрителя нужно воспитывать. А это уже зависит от внутреннего приличия исполнителя (раз сегодня у нас нет контролирующего органа). Нельзя петь пошлости. Еще уверен, что у каждого концерта должен быть свой режиссер. Он должен выстраивать его и по мелодичности, и по исполнению. Каким бы талантливым ни был певец, у него нет возможности все предусмотреть. Вот и получается – либо одни веселушки, либо все песни про деревню (так однажды у нас получилось). Был бы режиссер – он бы выстроил разноплановый концерт.
– А вам кто-то режиссирует концерты?
– Приходится заниматься самому, мое предприятие специализируется на организации концертно-зрелищных мероприятий. В программу своих выступлений стараюсь включать и философские, и лирические, и патриотические песни. Мне нравится, когда в тексте есть нерв.